— Старики что-то нехорошо возбудились, — резко сказал Антенор, — Я видел подле них двух всадников, они ускакали на север. Не к добру это. Меня узнали, много подслушать не удалось, но драться с Циклопом они точно не намерены. Боятся, что тот прикроется их детьми. А если «Серебряные щиты» сложат оружие, то за ними последуют и все остальные. Твоего войска больше нет, Эвмен, но мы ещё живы, надо уходить.

— Здесь моё войско, Антенор. Другого уже не будет. Никто не последует за мной и долг мой перед памятью царя, долг перед его сыном не будет исполнен.

— Мёртвым ты этот долг точно не отдашь.

Появился Иероним.

— Они идут сюда! Целая толпа.

— Отлично, — сказал Эвмен, — самое время поговорить.

— Что ты им скажешь? Они не станут слушать.

Эвмен не ответил, направился на шум, который нарастал — сюда действительно шли несколько десятков человек во главе с Антигеном. Кардиец приблизился к старику, который одно время мог звать себя богатейшим человеком в Ойкумене, ибо ему была доверена на сохранение вся казна царского дома. Именно из этих сокровищ Эвмен снаряжал и содержал своё войско, получив на то дозволение Полиперхонта и Олимпиады, царицы-матери.

Стратег поднял руку, приветствуя командира аргираспидов. Тот не ответил. Они остановились шагах в двадцати от Антенора. Гетайр хорошо различал их фигуры, освещённые факелами, но не мог разобрать слов, ибо все старики, обступившие кардийца, зашумели разом. Эвмен пытался говорить спокойно, но очень быстро был вынужден тоже повысить голос.

Сколько они друг на друга кричали, явно не слыша противную сторону, Антенор оценить не смог. Наверное, не очень долго. Всё это время он представлял собой подобие сжатой пружины. Цепенея от страха, ждал, что вот сейчас разъярённая толпа собьёт Эвмена наземь и растерзает. Готовился вытаскивать его, хотя и не представлял, как сможет это сделать. Но случилось другое.

Аргираспиды внезапно расступились, пропуская кого-то вперёд. Антенор похолодел, он узнал этого человека — то был Никанор, один из друзей Циклопа, недавно одарённый за службу Каппадокией, сатрапией Эвмена, которую, тогда ещё даже не завоёванную, «дали во владение» архиграмматику при самом первом разделе царства сразу после смерти Александра.

Двое аргираспидов схватили Эвмена за руки. Антенор бросился вперёд, но почти сразу кубарем покатился по земле. С ног его сбил вынырнувший из тьмы Тевтам.

— Не дёргайся, парень.

Гетайр попытался встать, но Тевтам от всей души пнул его в живот. Дыхание перехватило. Какие-то мгновения Антенор даже ничего не слышал и не видел. Когда же боль чуть-чуть отпустила, донёсся голос Антигена:

— Мы слово сдержали. Теперь ваш черёд.

— Своё вы получите сполна, — сказал Никанор и приказал, — вяжите его.

Антенор ткнулся лицом в мёрзлую землю и глухо застонал.

Три дня спустя

Этот огромный шатёр, окрашенный пурпуром, расшитый золотыми нитями, разделённый внутри на четыре помещения, стоил баснословных денег. Всей казны царя Александра, имевшейся у него в ту пору, когда он только-только переправился в Азию, хватило бы всего на четыре таких шатра. Соткан он был вскоре после возвращения Александра из Индии и при жизни царь мало успел им воспользоваться. Зато с лихвой восполнил сей пробел после смерти.

Вышло так, что Эвмен, из-за предательства потерпевший поражение от Антигона в Каппадокии, много месяцев осаждённый с горсткой людей в горной крепости Нора, вырвался из окружения, но остался без войска. Тогда он отправился в Киликию, где стояли аргираспиды, охраняя царские сокровища. Кардиец смог убедить их присоединиться к нему. Это удалось сделать с большим трудом, ибо «Серебряные щиты» не желали подчиняться никому, а уж тем более эллину, бывшему архиграмматику.

Дабы завоевать их расположение, Эвмен и придумал взять из сокровищницы этот дорогой шатёр, царский трон и диадему. Шатёр всегда устанавливался посреди лагеря. Возле него на рассвете каждый раз совершались воскурения ладаном — жертвы богу Александру.

В шатре проводились советы командиров. Эвмен уверял всех, что царь незримо присутствует здесь. Якобы видел вещий сон. Себя кардиец никоим образом не выделял, не претендовал на роль командующего. Решения совета объявлялись от имени Александра. Аргираспидам это нравилось. Исполненные благоговения, они сами не заметили, как преодолели неприязнь к «эллину-выскочке». Он вкладывал в их головы решения, нужные ему.

Вот и получилось так, что все считали, будто на следующий день после битвы при Габиене царский шатёр сменил хозяина не во второй, а в первый раз. Теперь здесь разместились покои победителя.

Высокий крепко сложенный старик, левый глаз которого был закрыт чёрной повязкой, неподвижно сидел на заваленном звериными шкурами раскладном походном ложе. Немигающий взор его был направлен на узкий язычок пламени масляной лампы, пляска которого рождала на полотняных стенах причудливую игру света и тени.

Снаружи завывал ветер, но во внутренних помещениях царского шатра его злая сила почти не ощущалась. Даже звуки сюда почти не проникали, лишь приглушённое конское ржание да редкий рёв слонов, которые беспокоились из-за непогоды и малого количества выдаваемой им воды.

В лежащей на колене расслабленной кисти старика покачивалась серебряная чаша с несколькими каплями вина на дне. Старик не был пьян, хотя, боги свидетели, очень хотел бы сейчас сбежать от неприятных дум, терзавших его душу вот уже третий день.

Антигон Одноглазый, сатрап Великой Фригии, называемый недоброжелателями Циклопом, не мог решить, как поступить с самым опасным из своих многочисленных врагов.

Всё изрядно упростилось бы, относись он к Эвмену, именно как к врагу. Врага следует прикончить и вся недолга. С кардийцем Циклоп так поступить не спешил. Причиной была приязнь и большое уважение, которое он питал к этому человеку.

Да, приязнь. Многие соратники Циклопа изрядно удивились бы, если бы им открыли такое.

Несколько раз судьба сводила их на поле боя и каждый раз Антигон всем своим нутром чувствовал, насколько кардиец превосходит его. Если и удавалось его одолеть, то только путём измены, как и сейчас, когда он, наконец, попал в руки Антигона.

После смерти Александра, когда его ближайшие соратники принялись делить взятое мечом огромное царство, архиграмматик присоединился к Пердикке, которого на совете телохранителей и военачальников единогласно избрали регентом.

Новоиспечённые сатрапы осваивались в отхваченных владениях, ревниво поглядывали на соседей, а Эвмен и Пердикка из кожи вон лезли, чтобы удержать государство от распада.

Арридея женили на Адее-Эвридике, его племяннице, дочери Кинаны, старшей из детей Филиппа Македонского. Многие надеялись, что Эвридике удастся забеременеть и род Аргеадов продолжиться, но этого так и не произошло. Эвридика ненавидела слабоумного мужа и не очень-то горела желанием ложиться