Аналогичным образом крестьянские выступления в регионе в 1918–1921 гг. характеризовались в многочисленных статьях, монографиях, сборниках документов, вышедших в свет в 1930–1950-е гг. В них «чапанная война», «вилочное восстание» назывались «кулацкими» мятежами, организованными эсерами и агентами белых{60}.

Определенную научную ценность среди публикаций данного периода представляют документальные издания по истории Гражданской войны в Поволжье, вышедшие по линии Истпарта. Среди них следует выделить хроники событий Гражданской войны в Средне-Волжском крае, опубликованные в 1930-х гг. заведующим самарским бюро Истпарта В.В. Троцким, в которых широко представлены факты из истории «чапанной войны», восстания «Черного орла-земледельца», а также мятежа Сапожкова, прежде всего документы повстанцев{61}. В целом деятельность Истпарта и его бюро на местах принесла несомненную пользу делу изучения крестьянских выступлений в Среднем Поволжье.

В этом же ключе можно рассматривать увидевший свет в 1941 г. сборник документов «М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны». В нем опубликованы телеграммы Фрунзе В.И. Ленину о «чапанной войне», мятеже воинских частей, крестьянских волнениях в районах Заволжья в мае 1919 г.{62}

В довоенные годы за рубежом появилось несколько работ историков-эмигрантов, затронувших события крестьянского движения в Поволжье в 1918–1921 гг.{63} Они были проникнуты ненавистью к большевикам и оправдывали «народное сопротивление» установленному ими в России диктаторскому режиму.

Обращаясь к истории Комуча, советские историки писали о том, что Комуч в области аграрных отношений проводил политику возврата к прежним порядкам и лишь на словах выдавал себя за подлинных защитников интересов крестьянства, а на деле покровительствовал помещикам и кулакам{64}.

Для современных исследователей представляют определенный интерес вышедшие к 40-летию Октябрьской революции в центральных и местных изданиях сборники документов и материалов, а также воспоминания очевидцев о Гражданской войне в Поволжье{65}. В них впервые публикуются документы, свидетельствующие о подавлении крупнейших крестьянских восстаний в Поволжье в 1918–1921 гг.: телеграммы, донесения с мест непосредственных участников карательных акций, докладные записки в центр и материалы комиссий по расследованию обстоятельств крестьянских волнений и т. д. Естественно, что при этом сохраняются терминология и концептуальные оценки повстанчества как кулацкого движения, инспирированного контрреволюцией. Для историографии проблемы данные публикации представляют интерес, поскольку в них достаточно полно и аргументированно изложена позиция официальной власти, противостоящей мятежному крестьянству.

Таким образом, второй этап в развитии историографии проблемы стал временем ее «замалчивания». Научная разработка сюжетов, так или иначе связанных с темой крестьянского сопротивления большевистской власти, осуществлялась только фрагментарно, на уровне констатации факта, в соответствующей «идеологической оболочке».

1960–1980-е гг. стали новым периодом в развитии историографии проблемы. Его качественное отличие от предшествующего состоит в том, что в это время историки начинают активно разрабатывать многие аграрные проблемы новейшей истории, в том числе периода Гражданской войны.

Шестидесятые годы характеризуются рядом позитивных изменений. Ряд историков предпринимают попытки в рамках имеющихся возможностей отойти от жестких стереотипов прежней историографии. Например, В.П. Данилов обратил внимание исследователей на серьезнейший пробел в изучении истории Гражданской войны — совершенную неразработанность вопроса о позиции крестьянства в этой войне. Он заключил, что крестьянские восстания являются «прямым проявлением гражданской войны», ее «последней формой» после разгрома белой контрреволюции{66}.

Но в целом в общем потоке литературы на эту тему преобладали другие, жестко идеологизированные работы.

На общероссийском уровне в указанный период проблема достаточно активно изучается И.Я. Трифоновым, Ю.А. Поляковым, Д.В. Голинковым и другими исследователями.

Так, И.Я. Трифонов посвятил свою монографию истории классов и классовой борьбы в СССР в начале нэпа, в 1921–1922 гг.{67} В ней впервые в советской историографии осуществлена попытка исследовать все крестьянские восстания как единое целое, показать их размах. Многое из того, о чем писал автор, было, по сути дела, повторением опубликованного в двадцатых годах. Но, учитывая, что публикации тех лет были или изъяты из научного обращения, или забыты, можно считать, что Трифонов как бы вновь «открыл тему» и дал стимул к ее дальнейшему изучению.

По мнению Трифонова, с началом массовых крестьянских восстаний в 1921 г. наступает новый этап Гражданской войны. Он предложил различать военно-политический бандитизм и «вооруженную кулацкую контрреволюцию»{68}. Говоря о крестьянских восстаниях в Поволжье, Трифонов бездоказательно утверждает, что в 1920–1922 гг. «кулацкий политический бандитизм» в Поволжье развивался под руководством эсеров и меньшевиков{69}. Например, он пишет, что поднятый Сапожковым мятеж пользовался поддержкой правых эсеров, меньшевиков и анархистов{70}. Не приводя никаких фактов, Трифонов заключает, что «по своей ненависти к коммунистам… банды Поволжья не уступали антоновцам»{71}.

Другой крупный исследователь, Ю.А. Поляков, вслед за И.Я. Трифоновым в своих публикациях рассматривает крестьянские восстания как органическое явление Гражданской войны. Характеризуя политические настроения крестьянства в период ее завершения, он делает вывод, получивший впоследствии широкое распространение в советской историографии: главной причиной крестьянского недовольства была не сама продразверстка, а ее чрезмерности, которые допускались на местах отдельными представителями советской власти{72}.

Важным в концептуальном отношении стал вывод Полякова о 1922 г. как времени «кардинального перелома в настроениях крестьянства» под воздействием новой экономической политики. Именно тогда «уже были выработаны основные начала нэпа, завершилась хозяйственная перестройка, определились первые итоги восстановления народного хозяйства, выкристаллизовались основные линии аграрной политики», «выявились новые черты и тенденции социально-экономического развития деревни»{73}. Эти обстоятельства выбили почву из-под ног кулацких банд и сыграли главную роль в ликвидации политического бандитизма.