Гордость владельца, сказала она себе. Нет, это что-то иное. Стремление к недостижимому, неутолимая жажда, мечта…

Он обернулся к ней, снова посмотрел ей в глаза, улыбаясь, как всегда, насмешливо. Эта легкая насмешка запомнилась с первой встречи.

— Не будем спорить. Я обещал нашему бесценному другу адвокату дать вам время придти в себя. Что же, буду держать слово. До свидания, мисс Морроу, но, надеюсь, до самого скорого…

Потом он взмахнул хлыстом и умчался прочь. Синтия, все еще не оправившись от удивления, следила, как конь несется через поле к дому. Следует признать, наездник он прекрасный, в седле сидит, как влитой, но она постаралась умерить свое восхищение, а когда рыжеволосый всадник скрылся из глаз, снова настроилась на критический лад.

Наш бесценный друг адвокат!.. Опять насмешка! Кто дал ему право говорить подобным тоном о достойнейшем человеке! Он вообще слишком многое себе позволяет!

Надо избегать встреч с ним. Если же он будет чересчур назойлив, Синтия уедет, покинет старую виллу в «Березах» навсегда.

Выйдя из тени на солнечную лужайку, Синтия увидела на ступенях крыльца какого-то человека. Она заколебалась, подумав, не уединиться ли снова в саду — так мучительно, так трудно встречаться с людьми!.. Она избегала старых друзей и знакомых, не подходила к телефону, не отвечала на письма, пряталась у себя в комнате, если кто-нибудь приходил.

Вернуться ли ей назад или подойти к вилле? — спрашивала Синтия себя в нерешительности. В эту минуту человек, обернулся и посмотрел в ее сторону. Она узнала его и поняла, что отступать некуда.

— Здравствуй, Артур!

— Синтия! Я пришел без приглашения, надеялся повидать тебя сегодня. Ты получила мою записку? От тебя не было ответа.

— Да, Артур, знаю. Записку я получила, как это мило с твоей стороны, но мне сейчас просто хочется побыть одной.

— Это на тебя непохоже. — Он окинул ее взглядом. — Ты плохо выглядишь. Болела?

— Да, хотя теперь мне много лучше. Впрочем, что говорить обо мне? Расскажи про себя.

Артур помолчал.

— Ничего особенно интересного, — произнес он наконец. — Оставался здесь, занимался фермерством, старался выполнить свой долг перед страной все долгие годы войны, хоть и не носил военной формы.

Напыщенные фразы, смехотворные высказывания!.. Артур совершенно не изменился. Надутый, важный — лицо красивое, но до чего же тупое и невыразительное; могучее сложение, но не производит впечатления силы.

Артур Марриотт был влюблен в Синтию, сколько она себя помнила. Мальчиком — мрачноватый, необщительный крепыш — отыскивал ее на всех детских праздниках и вечно крутился рядом. Он приносил ей сладости, закармливал мороженым, и все это с хмурой гримасой, словно злится на себя за чрезмерное внимание к девчонке. Долгие годы их знакомства он всегда был такой — неразговорчивый, хмурый, неизменно преданный. И теперь, после многолетнего отсутствия, он, казалось, по-прежнему надеялся на ее благосклонность.

В гостиной среди любимой бабушкиной мебели, кресел и диванов, обитых ситцем с нежным узором, полированных столиков и хрупких безделушек, гость выглядел особенно неуклюжим.

— Садись, Артур, — пригласила Синтия, указывая на кресло.

— Хотелось бы услышать, как для тебя прошли эти годы.

Она устало махнула рукой.

— Об этом тяжело говорить. Не хочется, Артур. Медсестрам приходится много работать, работа однообразная, изматывает до предела. Скажи лучше, как было здесь. Мне все интересно. Ты рад, что я вернулась?

Она не могла не удержаться от этого вопроса. Женское кокетство не знает удержу!

— Еще бы! Я, признаться, удивился, услышав, что ты здесь — одно время шел разговор, будто ты продаешь всю усадьбу. Оказывается, ты оставила себе виллу.

Синтия ничего на это не ответила. Ей не хотелось откровенничать о щедрости Роберта Шелфорда и в особенности с Артуром.

— Хочу спросить про «Березы», — продолжал Артур. — Кто их купил? Что за человек? Ты вынуждена была продать усадьбу именно ему? По слухам он не из тех, кого желаешь в соседи.

— Ничего о нем не знаю, — ответила Синтия. — А откуда взялось такое мнение? Есть особые причины?

— Слухи всякие ходят, — заметил Артур неохотно. — Болтают много. Кое-что можно объяснить завистью. У богатого человека всегда найдутся враги. Но какие бы ни были его личные качества, он здесь чужак. Переманил к себе лучших наших работников. Полон идей о развитии сельского хозяйства. Обычные бредни, наверняка ни в чем толком не разбирается. Но платит больше, чем мы можем себе позволить, и пообещал превратить все сельские дома в «Березах» во дворцы. Смехотворная затея, да и вообще просто разбой. Истинный джентльмен на подобное не способен.

Синтия невольно улыбнулась. Артур говорил с таким пылом и возмущением по хорошо известной причине: у себя в усадьбе, а ею владели уже два или три поколения Марриоттов, он вел хозяйство, соблюдая самую строгую экономию, и работники там обычно ворчали и жаловались на скупость хозяина.

Отец Артура, джентльмен старой закалки, был чрезвычайно требователен к работникам, но и платил щедро, и его уважали за справедливость. После его смерти усадьба перешла в совместное владение к двум сыновьям, Эдварду и Артуру. Эдвард погиб в автомобильной катастрофе, и Артур получил все — пахотную землю, лесные угодья и большой дом из серого камня в георгианском стиле, известный под названием «Особняк».

Владения Марриоттов соседствовали с «Березами», и Синтия отлично понимала — чувство Артура к ней вполне искреннее, но он не забывает и о том, какую выгоду принесет объединение его фермы с усадьбой «Березы».

Поразительно, до чего Артур буквально во всем не походит на отца. Он с математической точностью подсчитывал возможную прибыль, ни на пенни не увеличивал расходы, жестко, не зная пощады, добивался желаемого. Был молчалив, суров, обиженно надувался, если что-то ему не по нутру. Не пользовался успехом у женщин, да и мужчины его недолюбливали. Беспощадный к себе, он презирал тех, кто, по его мнению, норовит работать поменьше, урвать побольше, и это подчас оборачивалось чудовищной мелочностью.

Синтия припомнила все это, наблюдая за Артуром, и ей подумалось: как типично для него, что после стольких лет разлуки ему почти нечего сказать.

— Не хочу тебя огорчать разговорами о «Березах» — продолжал Артур, не твоя вина, что пришлось их продать! К сожалению, отец твой… — Он на мгновение смолк и продолжил: — Ну, да зачем былое ворошить?.. Жаль, что ты лишилась родового гнезда. И еще… Я очень огорчился за тебя, когда узнал… О Питере…

Синтия жестом остановила его.

— Прошу тебя, Артур, не будем об этом, ладно? Не надо вспоминать о нем!

Она отвернулась на несколько мгновений, чтобы не выдать себя, овладеть голосом и побороть внутреннюю дрожь.