Голос соседа снова грубо нарушил внутреннюю сосредоточенность генерала Кента. Этот человек просто не желает сдаваться! Он получил инструкцию принять американца по высшему разряду, чтобы тот чувствовал себя здесь хорошо. И – черт побери! – он заставит его чувствовать себя хорошо, даже если тот будет раздражен до крайности.

– Я сказал, что, кажется, это не первое ваше путешествие в Британию? – повторил громче бритт. – Вы наверняка уже здесь бывали…

Сам того не подозревая, этот бритт попал в самый ход мыслей генерала Кента. Да, генерал прежде бывал в Британии, и это навеки изменило его жизнь.

– Да. – Генерал наконец выдавил из себя ответ. – Я здесь уже бывал. – Однако его тон недвусмысленно указывал на то, что он не желает развивать эту тему.

– Понимаю. Понимаю. Так вы говорите, что уже здесь бывали? Замечательно. Замечательно.

А за окнами автомобиля продолжали между тем накручиваться бесконечные мили холодного и темного шоссе.

– Я полагаю, что на этом берегу Атлантики у вас много хороших друзей? Старые знакомые, приятели, теплые встречи, все такое…

И снова этот бритт попал в самую точку. У генерала действительно здесь имеются старые знакомые, но он вовсе не собирается с кем-либо их обсуждать. За более чем шестнадцать лет он ни разу не обсуждал свою единственную любовь ни с одним человеком, кроме Гарри. Ни с единой душой! И уж тем более не намерен это делать сейчас.

Британский офицер наконец сдался, и разговор, так практически и не начавшись, сошел на нет. К явному удовольствию генерала. Следующими словами они обменялись, когда англичанин высадил своего американского гостя у ворот на Даунинг-стрит.

– Ну что ж, всего вам самого доброго, генерал. И знакомство, и беседа с вами были для меня большой честью, – сдержанно произнес на прощание высокопоставленный британский чин.

– Да-да, вы совершенно правы, – ответил генерал Кент. – Большое спасибо за все ваши хлопоты.

– Ах, что вы, не стоит. До свиданья.

– До свиданья.

Два солдата пожали друг другу руки и наконец расстались.

«Неотесанный хам!» – подумал высокопоставленный британский чин.

«Спесивая мелюзга!» – подумал генерал Кент.

Кент стоял перед знаменитой дверью, оттягивая тот момент, когда ему придется в нее вступить. Он с жадностью вдыхал холодный ночной воздух и пытался настроить свои мысли на предстоящие переговоры. Он должен взять себя в руки. У него впереди важная встреча. Его задача заключалась в том, чтобы посвятить британцев в планы Белого дома относительно расширения НАТО на восток. Ему нужно думать о Польше и Чехии, а вовсе не о каких-то там солнечных лугах, на которых в стародавние времена резвилась семнадцатилетняя девушка. Он застыл на месте: он должен сконцентрироваться! Наступил момент, когда о прошлом надо забыть и думать только о настоящем. Прошлое подождет. Оно и так уже ждало его столько лет. Еще пару часов оно уж точно может подождать.

– Генерал?

Команда генерала в полном составе собралась на тротуаре и ожидала его указаний. У входа выжидательно маялся бобби, готовый в любую минуту распахнуть перед высокими гостями дверь.

– О'кей, сделаем это, – сказал генерал и повел своих офицеров вверх по знаменитой лестнице.

Полли улыбается.

Полли хмурится.

Полли зевает. Полли идет. Полли стоит.

Вот Полли идет к автобусной остановке возле ее дома. Вот она стоит на той же автобусной остановке. Вот она возвращается с той же автобусной остановки. Вот она стоит перед своей дверью и ищет ключ.

Сотни мельчайших, практически одинаковых моментов из жизни Полли, запечатленных на пленке, тщательно проявленных, отпечатанных и развешанных на стене у Питера.

– Право, я не могу понять, какой от всего этого может быть вред? – любила повторять мать Питера. Разумеется, больше для самоуспокоения, нежели для своей собеседницы – соседки по дому, с которой они иногда вместе пили чай. – Множество молодых людей поступают точно так же и развешивают фотографии понравившихся им женщин на стенах своих комнат. Памелы Андерсон, например, или красоток из «Плейбоя». Всяких подобных штучек. Питера даже можно назвать более нормальным, чем другие, потому что все его заботы вертятся вокруг реальной женщины. А не какой-нибудь там воображаемой личности.

Питер стал делать эти фотографии в знак протеста против постановления суда.

За прошедшие три месяца он нисколько не потерял интереса ко всей этой истории, как на то надеялась Полли. Как раз наоборот. Он арендовал новую машину – не ту, которая была слишком хорошо известна в полиции, и припарковывал ее возле дома Полли около семи утра. Там он ждал, прикрывшись номером «Дейли миррор», когда Полли отправится на работу, а он наконец начнет свои фотографические этюды. Когда она садилась в автобус, он пускался за ним вдогонку и преследовал до тех пор, пока тот не сворачивал на одну из узких оживленных улочек в центре города, где Полли должна была выходить. Здесь Питер уже не мог делать свои фотографии, потому что, во-первых, вокруг было слишком много машин и слишком много народа, а во-вторых, висел знак, запрещающий поворот в этом месте для личных авто.

Однажды, когда Полли выходила из автобуса, Питер заметил, как она выбросила в мусорный бак пустую коробку из-под сока.

Разумеется, он должен был завладеть этой коробкой во что бы то ни стало – даже ценой неотвратимого в таких случаях штрафа. Он решительно свернул под запретительный знак, затормозил у самой обочины, включил габаритные огни, а потом вдруг поднял машину на тротуар и проехал сквозь густую толпу прямо к интересующему его объекту. Там в это время уже копошился какой-то бомж: он тщательно обследовал содержимое мусорного бака с целью найти что-нибудь съестное. А может быть, читабельное. К счастью, заветная коробка из-под сока бомжа совершенно не заинтересовала. К счастью для него. Потому что в противном случае ему пришлось бы худо.

Иногда Питер, отправляясь спать, ласкал коробку, прикладывал свои пальцы к тем самым местам, которых когда-то касалась рука Полли, изучал, как она погнута, скомкана, сжата. В своем воображении он уже рисовал себе картины, как ее нежные пальцы сжимают и мнут таким же образом его тело.

Потом он брал в рот тонкую согнутую пополам соломинку и слегка посасывал ее.

– Я полагаю, что он еще не совсем выбросил из головы эту женщину, – пускалась в привычные рассуждения за чашкой чая мать Питера со своей собеседницей. – Однако контактов у них нет с тех самых пор, с тех пор… – Вызов Питера в суд слишком болезненно отзывался в чувствительной душе его матушки. Как только она вспоминала об этом, она начинала злиться. Она злилась на Полли.

– Какая же это сука. Ей совершенно не следовало обращаться с такими вопросами в полицию. Она могла просто прийти ко мне и все рассказать. А уж я бы нашла способ как-нибудь его остановить, повлиять на моего мальчика. Хотя, с другой стороны, я просто не понимаю, что уж такого плохого он сделал? Он просто полюбил ее, вот и все. Что она увидела в этом такого страшного, что так ее испугало?