Утром следующего дня я надела джинсы и майку, положила в объемистую соломенную сумку темные очки и прочие необходимые мелочи, провела щеткой по волосам, сунула ноги в удобные босоножки и заторопилась к выходу. Я шла устраиваться на работу. К морю стекались толпы отдыхающих – солидные папаши тащили огромные надувные матрасы, дети визжали, предвкушая морские купания, мамаши, закутанные в парео, суетливо покупали у киосков бутылки воды и пирожки. Все шли к морю, только я двигалась в противоположном направлении, рассекая празднично настроенную толпу, как линкор морские просторы. Ближе к центру города толпа совсем поредела, и вскоре я стояла у здания театра практически в одиночестве. Прямо напротив здания я заметила небольшой памятник. Подошла ближе, и ком подкатил к горлу. На табличке значилось: «Владимиру Чайкину, начальнику порта, от благодарных горожан».

С особым чувством я вошла в здание. Театр был роскошным и даже немного подавлял своим величием. Послевоенное здание Веденского театра оперы и балета в точности повторяет своеобразную архитектуру Театра Советской Армии в Москве – если смотреть на него сверху, оно будет иметь форму звезды.

– Все вопросы – к худруку театра, кстати, вот он идет, – скорбным тоном сообщила мне пышная дама в отделе кадров, вручая временный пропуск в театр.

Я обернулась и увидела энергичного молодого мужчину, который стремительно несся к нам.

– Это же Сандра! – он просиял и протянул мне обе руки. – Это же Сандра, мы тысячу лет знакомы!

А я стояла и смотрела на рыжего Леньку. И улыбалась ему счастливой улыбкой, потому что только в сказках бывает так, что ты приходишь устраиваться на работу, а вместо нудного начальника перед тобой оказывается прекрасный молодец – старинный друг и рыцарь детства Леня Горянкин.

Каждое лето я точно знала, что, как только я выйду во двор, с балкона соседнего подъезда раздастся ликующее: «Привеееет! Сашка приехалааааа!».

Я помнила все. И поняла, что Ленька помнит тоже. Он изменился, конечно. Рыжие волосы стильно пострижены, от носа к губам уже пролегли складочки, а глаза потеряли свою голубизну и стали скорее серыми. Леня отпустил пшеничные солидные усы, что делало его немного старше своих лет. Школьником он был похож на Тома Сойера – лицо в оранжевых веснушках и рыжие кудряшки.

– Я думала, ты в Париже, – усмехнулась я.

– Был я и в Париже, и в Лондоне, и в Берлине, а дома веселей, – рассмеялся он. – Ну, рассказывай. Это ты и есть тот самый репетитор по немецкому для нашей труппы?

Я кивнула.

– Да, работы тебе хватит, – покачал он головой. – У нас ни разу не ставилась опера на немецком языке. А надо, чтобы даже акцента не было…

И мы отправились гулять по театру. Ленька рассказывал актерские байки, вспоминал, как было весело въезжать в здание после ремонта. Оказалось, что его самого тоже выписал для обновленного театра мэр Барсуков. Посулил хорошую зарплату и свободу в экспериментах, и Ленька бросил пражскую труппу, которой руководил в тот момент, ради собственного театра.

Ленька остался все таким же болтуном:

– А помнишь Сидоровых? Тех, что жили около фонтана? Теперь они построили себе коттедж в пригороде, недавно устраивали вечеринку. Ну и что ты думаешь, им стало скучно без фонтана, и они сделали фонтан прямо в доме. Стоит такая золоченая бочка, а из нее журчит водица. Хотя к такому дизайну подошло бы лучше пиво… А Васенька Сидоров ушел в армию. На спор. Вся родня рыдала, но «пацан сказал, пацан сделал». Сейчас доучивается на офицерских курсах. А ведь папа хотел его в нефтяники определить… Динка Рогач выскочила за морячка и уже второго родила, – взахлеб продолжал Леня, – Вадька Соколов, ботаник в очках, помнишь, который по ней сох в школе, теперь ворочает большими деньгами. И женился на Светочке Самойловой, вот никто бы не подумал. А Динка бегала к нему перед их свадьбой, пыталась его отбить. Но Вадька сильно на нее обижен был, все знают, как она раньше над ним смеялась. Пришлось ей срочно за того моряка назло Вадьке выходить Ленька явно испытывал удовольствие, повествуя мне о шекспировских страстях, взлетах и падениях маленького приморского городка.

На следующий день я пришла в театр уже на правах сотрудника. Меня представили заведующему оперной труппой и артистам. Я, честно говоря, немного оробела – уж очень строги были лица певцов, среди которых были заслуженные артисты России. Что за выскочка к нам пришла? – этот вопрос прямо висел в воздухе. Все участники спектакля держали толстые распечатки либретто на двух языках, да еще к ним прилагалось по сорок страниц примечаний, касающихся произношения и транскрипции. Такой же пухлый фолиант достался и мне.

Началась репетиция. Я тихонько сидела на дальнем ряду и слушала. Моцарт завораживал. Но временами хотелось смеяться, потому что актеры действительно путались в незнакомом языке. Я разбирала партию Царицы Ночи, которую пела моложавая, веселая Алина с короткой стрижкой. Она да еще исполнитель роли мудреца Зорастро, Олег, были самыми приятными участниками спектакля. Олегу пришлось еще ставить правильное немецкое «х», которое сильно отличается от русского. Они оба не боялись замечать свои ляпы и тут же старались повторить правильно. Слушая, как Алина поет знаменитую арию «В груди моей пылает жажда мести», на словах «Der Mutter Rache kocht in meinem Herzen!» я ужаснулась:

– Алина, вы же поете не хит «Рамштайна», это опера!

И артисты дружно рассмеялись моей шутке.

Но, в общем и целом, первый день работы прошел замечательно, труппа меня приняла, и я с наслаждением думала о том, что на следующий день снова пойду на занятия в театр. Я как-то успокоилась и вдруг почувствовала, как с меня, словно змеиная кожа, сползают все тревоги, волнения, переживания. И было здорово, что все получилось с этой поездкой, что все плохое осталось позади. А впереди… Кто знает, что там впереди? Как непредсказуема бывает судьба! И я отправилась прямо в «Копченый дом». Вот удивится Григ, когда узнает, что в его театре появился теперь новый сотрудник! А заодно и посоветует, подскажет.

– Привет! – улыбнулся мне Григ. Он явно был рад. Он поцеловал меня, и мы прошли по огромному холлу в комнату, служившую гостиной, единственную, которая была открыта на первом этаже. Григ усадил меня в удобное антикварное кресло и стал заваривать мой любимый жасминовый чай, ласково глядя на меня.

Но идиллия была недолгой. Не успел завариться чай, как мы уже яростно спорили. Полторацкий вспыхнул как спичка. Он произнес пылкий монолог минут на десять и кратко, но очень емко довел до моего сведения, насколько он против моей идеи поработать в театре. Пока я сидела, оглушенная, пытаясь понять, обижаться мне и уходить или перевести разговор на другую тему, Григ вдруг предложил:

– Пойдем в кино, что ли?

Я удивилась: Григ очень редко покидал свою берлогу. И я согласилась.

Шел какой-то боевик. В середине сеанса Григ стиснул мои пальцы и почти прокричал сквозь грохот стрельбы, несущийся с экрана: «Я люблю тебя! Останься со мной!»