Даже в тот день, когда Жюльетту укусила гадюка, она не стискивала зубы с такой силой, как в это утро. Она чувствует, что краснеет, и злится на себя — в ее-то возрасте! Спасительница Анна! Она икает, срыгивает и роняет голову на впалую грудь. Жюльетта стремительно наклоняется, вытирает ей рот, все будет хорошо, мой птенчик.

— Он, конечно, вряд ли стал водопроводчиком, — не отстает коварная Габриэль. — Но какое совпадение! Представь себе — он только что выкупил дом своей бабушки. И въехал на этой неделе!

В голосе Габриэль звучат торжествующие нотки поборницы справедливости. Жюльетте больше нечего делать на почте. Да и Анну нужно переодеть.

* * *

Некоторые люди после смерти причиняют окружающим неудобств больше, чем при жизни. Например, мой брат. Все думали, что он ушел на рыбалку, а потом нашли его повесившимся в гараже. На прошлой неделе. Я ужасно корю себя за его смерть. Я всегда избегала брата и теперь с печалью в душе вынуждена признаться, что он был мне неприятен. Я не хотела никуда ходить вместе с ним — он так нелепо размахивал руками и все время дергался, а в уголках рта у него вечно выступала белая пена. Я не умела быть хорошей сестрой, но часто клялась себе, что научусь. Потом… Позже… И вот теперь он мертв. Никакого «потом» не будет. Сегодня брата похоронили. Мама то и дело всхлипывает, папа словно онемел, а я не могу плакать. Наверное, я чудовище.

На выходе с кладбища ко мне подошел Пьер Леблон — выразить соболезнования. Он на мгновение прижал меня к себе, и мне стало так хорошо! Какая гнусность — флиртовать в подобных обстоятельствах. Никогда себе этого не прощу.

В доме очень гнетущая атмосфера. Каждый из нас старается быть тише воды, ниже травы. Мама считает, что я убита горем, а на самом деле мне просто не по себе. Смерть прошла совсем рядом, унеся моего родного брата. Все теперь будет иначе. Даже занятия. Где взять силы, чтобы работать во имя будущего, в котором не можешь быть уверен? После самоубийства Мишеля я перестала верить в свое бессмертие и каждый вечер, засыпая, боюсь, что завтра не настанет. И строить планы тоже боюсь. Ведь еще утром, в день своей гибели, мой брат о чем-то мечтал…

Никто не знает, почему он убил себя. Кроме меня. Во всяком слугае, я догадываюсь о npuчинах. Он слишком рано осознал, что мечты никогда не осуществляются, а жизнь — вовсе не гигантский рог изобилия, набитый подарками. Все в этом мире случайно. Он умер, потому что отвергал заурядную жизнь и был слегка сдвинутым.

Для меня все кончено. Я больше ничего не жду. Я смирилась. Предпочитаю жить серенькой жизнью, чем не жить вообще.

Идет дождь, скоро наступит ночь. Под землей, должно быть, очень холодно.

* * *

Печаль пришла позже. Соткалась из воспоминаний и вечно приукрашиваемого образа покойного — так птица на веточке вьет свое гнездо. Из нежеланного брат превратился в незаменимого. Жюльетта выстроила свою жизнь вокруг его отсутствия.

Каждое воскресенье, взяв лейку и немного рассады в пластиковом пакете, Жюльетта отправляется на кладбище. На этой могиле не прорастает ни цветок, ни даже травинка, но Жюльетта не сдается, пытаясь искупить все, чего не сделала для Мишеля при жизни, этим заведомо обреченным на неудачу «садоводством». Мишель отвергает ее дары. Он и под могильной плитой дуется на сестру. На памятнике выгравированы имя и даты: МИШЕЛЬ КАЛЬВЕР, 1937–1954. Рядом — детская могила. Шарль, погиб в два года, попав под машину. Мамин братик. Над этой семьей висит проклятие: каждое новое поколение оплакивает смерть ребенка. Некоторые люди после смерти причиняют окружающим неудобств больше, чем при жизни. Шарль… Мишель… Скоро наступит черед Анны… Пусть… Даже доктор намекает, что так будет лучше для всех.

Если бы не эта могила, я, наверное, не вернулась бы в Бель-Иль после смерти бабушки. Луи не наткнулся бы на меня, когда я плакала, присев между двумя горшками хризантем, и не сделал бы мне предложение. Возможно, я даже вкусила бы крохи той блестящей жизни, о которой столько мечтала до самоубийства Мишеля. Вот так смерть определила мою жизнь. Я больше не осмеливаюсь строить планы. Упаси Господь! Я слишком занята с утра до самой ночи, чтобы думать о завтрашнем дне.

Жюльетта не любит «впадать в минор», как она это называет. Она никогда не жалуется, хотя причин более чем достаточно. Она несется вперед, надеясь, что несчастье больше ее не настигнет.

Она делает ямку в посыпанной галькой земле и закапывает в нее черенки, поднимается, чтобы набрать в лейку воды, и тут замечает мужчину в сером костюме. Вид у него слегка растерянный. Элегантный — возможно, даже чуточку слишком элегантный для Бель-Иля. В руке он держит завернутую в целлофан гортензию — эта оранжерейная уродина зиму точно не переживет.

— Извините, мадам. Вы местная? Я… Это смешно… я ищу могилу матери. Бог знает сколько лет здесь не был! Склеп Леблонов, случайно не знаете, в какой он стороне?

Жюльетта роняет лейку, забрызгав брюки и туфли мсье.

— Пьер…

Она произносит это имя голосом, которого сама не узнает. Таким нежным, таким молодым.

Мужчина отряхивает воду с одежды и замаранных туфель, взгляд у него удивленный. Жюльетта вдруг вспоминает, как пятнадцатилетней девочкой заляпала мороженым сандалии, и смеется. И смех у нее совсем юный, вы только подумайте!

— Мы знакомы? — с осторожной учтивостью интересуется он.

Это он. Теперь я совершенно уверена. Конечно, он меня не узнает. Морщины, седые волосы! У него, кстати, тоже, но мужчин это портит куда меньше. У него все та же гордая осанка. Да и взгляд не изменился.

Ладно. Он задал вопрос, и мне, вероятно, следует ответить. А можно извиниться за свою неуклюжесть и сделать вид, что я обозналась.

— Я — Жюльетта Кальвер.

Ну вот, я это сказала. И даже голос не дрогнул. Наверное, морщины придают больше уверенности в себе, чем растущая грудь.

В ответ — только молчание. Информация пока не добралась до хранилища воспоминаний о молодости. Он качает головой, глядя на эту согбенную годами женщину. Имя о чем-то ему говорит, но лицо… Нет, абсолютно ничего.

— Жюжю!

Жюльетта произносит это имя, как выкладывают последний козырь.

— Жюжю! — повторяет он, не веря своим ушам. — Боже мой! — Он тоже смеется, потом смущенно умолкает. — Невероятно, — шепчет он.

Достает пачку сигарет, закуривает. Жесты не изменились. Жюльетта едва смеет дышать.

— Твой брат, — бормочет он, кивнув на могилу Мишеля.

Она вспоминает его объятие в день похорон.

— Я покажу, где лежит твоя мать.

Он следует за ней между надгробиями, останавливается, заметив знакомые имена, удивляется встрече в саду камней с друзьями юности, которые состарились без него. Жюльетта втягивает живот, подбирает зад. Слишком поздно, старушка. Или слишком рано. Я не успела подготовиться к этой встрече. Я так о ней мечтала, а теперь вот сама не знаю, радоваться или горевать. Почему он молчит?