Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то время я дежурила в госпитале, пытаясь помочь врачам спасти раненных и покалеченных людей. Страшнее этого я ничего в жизни не видела! Николай, естественно, помогал военным, которые прятали маскировочной тканью корабли, важные здания и пытались защитить людей. Отец был с младшей сестрёнкой дома. Когда начинались сирены воздушной тревоги, Анка спрашивала отца: «Что за звуки доносятся с улицы?». Ей, конечно, ничего не было понятно, и хотя бы от этого становится немного легче. Сестрёнка обожала смотреть мультфильм про «Русалочку», и поэтому отец говорил: «Такие протяжные сирены посылает мать Русалочки каждый раз, когда зовёт её домой на обед». Однако почему им срочно нужно бежать в подвал при этом звуке, отец никак не мог придумать… Моих любимых — сначала младшей сестрички Анки, а потом и молодого человека Коли, не стало в начале апреля. До того, как началась воздушная тревога, Анка сидела за своим столом и рисовала цветными карандашами персонажей из мультика. Стол отодвинули от окна к противоположной стене, но этого оказалось недостаточно. Сирена запоздала, и они не успели спуститься в подвал, сначала послышался страшный гул самолётов, потом всё затряслось, окна разбились и осколки, словно пули, полетели в них. Крошка погибла на месте, а отец получил серьёзное ранение в руку, но не смертельное, зато чуть не умер от горя. Как погиб Николай в подробностях не знаю, возможно это и хорошо, а вероятно и наоборот. Меня и его родителей только позвали на опознание искалеченного тела…
Весь тот вечер и ночь как в угарном тумане, хотя почему как — дым от пожаров и вонь стояли ещё бесконечно долго. После ночи без сна, опухшая от слёз и ужаса стояла около каменной ограды моста при входе в старый город и прикидывала: накроет ли меня бушующая волна, хорошо умеющую плавать, утянет ли за собой, или только калекой останусь и сделаю ещё хуже? Смогу ли эгоистично бросить отца совсем одного, сделав ему ещё больнее? Не знаю, сколько так стояла, на волоске от новой смерти, уцелевшая под бомбёжкой, да только колокол в соборе святого Трифона как загудит, будто новый взрыв, страшно так, громко, монотонно-осуждающе, прямо у меня в ушах. Я обернулась, а из ворот старого города семенит монахиня, одетая в праздничное светлое облачение, которые колышется у неё за спиной как крылья, ну настоящий ангел: идёт, смотрит на меня и улыбается. Потом подходит и тихо так спрашивает:
— Срећни празници сестро, како могу да помогнем? 6 — и с чего она вообще решила, что мне нужна помощь, неужели по безысходности в глазах? И какой ещё праздник? Сначала хотелось огрызнуться и сказать, мол, какое тебе дело — я тогда не особо-то религиозная была. А потом не выдержала, разрыдалась и всю боль вылила прямо на эту бедную женщину, а она слушала и утешала. Сестра Мария, мой личный ангел. Через неё Господь уберёг меня, утешил и привёл к вере. Моё личное чудо, когда из огня боли и безысходности ты вдруг оживаешь, как феникс, и становишься иным человеком… Не сразу, конечно, это трудный и долгий путь. Но главное выбор, изменение вектора.
Купила цветы, на обратном пути прошла мимо кладбища, на котором похоронены мои близкие. Зашла. Как любила я в детстве это место, тихое, спокойное, старинное, загадочное, мистическое, жутковатое. Уже начиная с забора это кладбище выглядит как произведение искусства: ажурная, кружевная металлическая ковка и в то же время надёжное и грубое основание из огромных каменных булыжников. То, что меня всегда завораживало в этом месте, это ансамбль необычных усыпальниц. Самая интересная это древняя в египетском стиле, почти в середине кладбища: скульптуры-статуи в виде четырёх женщин в традиционном платье, с длинными волосами, закованными в золотистый обруч, со сложенными на груди руками; эти изящные египтянки на своей голове держат крышу усыпальницы. На боковых стенах этой усыпальницы размещены какие-то сюжеты с древними людьми, но что несут в себе эти картины никто до сих пор не разгадал — эта таинственность завораживала меня ещё больше. Рядом есть другая усыпальня, в римском стиле, на которой написан пятнадцатый век — строгие колонны, аккуратная лепнина по фасаду, мощная металлическая, запертая на огромный замок, дверь. Есть склеп поскромнее, в стиле если не ошибаюсь классическом, девятнадцатого века, с узорами в виде роз, лепниной, небольшими колоннами. Неподалёку две церквушки, но обе они как-то позаброшены: одна в готическом стиле, с острыми башенками и маленькими длинными окошками с витражами, а другая в восточном стиле, но кресты странные, словно в виде розы. Большинство захоронений на кладбище девятнадцатого или начала двадцатого века, и надгробия из мрамора или камня, резные, настоящие шедевры: утончённые лица ангелов с римскими носами и тонкими губами, с детально проработанными крыльями, розы, шипы, копья — каждый памятник можно рассматривать очень долго. И всё это в окружении пальм, магнолий, каштанов, елей, двухсотлетних кипарисов, с пением птиц, уханьем диких голубей и, конечно же, само это кладбище в окружении гор. Не зря это место вечного захоронения занесли в список самых красивых в Европе. И вот на нём, почти в самом его конце, около стенки, рядом две скромные гранитные могилы, в одной мама, папа и Анка, в другой Николай и его родители. Какие же у Николая были замечательные родители: добрые, всесторонне образованные, но в то же время скромные. После знакомства они приняли меня тепло и сердечно,
