полное право стать предметом столь внимательного изучения с его стороны, но ведь и супругу свою, и обстановку в собственном доме он явно давно и хорошо знает, однако же и Антонину Георгиевну, и мебель, и обои, и паркет он во время нашей беседы разглядывал абсолютно таким же образом.

— Ну вот, сам же видишь, насколько они разные! — пылко подвела Варя итог моему рассказу. — Никакого семейного счастья там и быть не может! Поэтому я почти уверена, что был любовник, знаешь, этакий стройный красавчик, он-то вора и застрелил. Надо было нам с тобой вместе к Ташлиным идти, я бы с ней сама поговорила…

Хм… А вот тут моя драгоценная права, идти и правда стоило вместе. Да уж, как я промахнулся-то… Ладно, на будущее мне урок — если снова придётся беседовать с женщиной, Варю надо брать с собой.

Рассказывать эту историю ещё раз мне пришлось уже в ближайшее воскресенье. Пусть я и отделился от родителей, присутствие на воскресном обеде в родительском доме оставалось для меня, а стало быть, и для Варварушки, долгом, подлежащим неукоснительному исполнению. Вот при очередном таком исполнении я и поделился с родными своим неудачным опытом проверки сведений, полученных из газет.

— На Большой Никитской бедных домов нет, — напомнила матушка. — И где слуги-то были, когда вор в дом лез?

А хороший вопрос! Вот правда же, где были слуги? Даже если им дали выходной, хотя бы один-два человека должны были оставаться в доме! Да, а история тут получается даже более тёмная, чем казалась поначалу…

— Ладно, Алексей, — сказал отец, когда и без того вялое обсуждение забавного анекдота [1] само собой затухло, — не переживай. Бог с ней, с той Ташлиной, дела у нас и так идут неплохо. Ты, кстати, давай, потихоньку готовься в Александров ехать, может, и пораньше придётся, чем собирались. Но да ничего, раньше отъедешь, раньше и вернёшься.

Возразить тут было решительно нечего. После обеда мы с отцом и Василием ещё посидели в отцовском кабинете, пропустив по паре чарок калиновой настойки, поговорили о делах. Толкового управляющего в Александров отец нашёл, и в ожидании казённого заказа на винтовки для армии упор завод делал на карабины, револьверы и охотничьи ружья, а также на патроны к ним. Выделку патронов к винтовкам казна забрала себе полностью, но мы как-то не переживали — и заплатили нам за уступку привилегии и подготовку мастеров Воронежского казённого арсенала хорошо, и мороки нам теперь меньше. А карабины наши и без Ташлиной уходили неплохо, да и на отсутствие заказов на них мы совсем не жаловались.

Пока мы обсуждали дела оружейные, Варя успела обстоятельно поболтать о своём, о женском, с матушкой и Анной, Татьянке с Оленькой тоже досталось нашего внимания, пусть и не так много, как им того хотелось бы, так что к себе мы с супругой вернулись уже ближе к вечеру. Ужин после обильного обеда устроили скромный, зато с нескромным продолжением, затянувшимся на полночи. Ну а что вы хотите, дело молодое, полугода ещё со свадьбы не прошло.

В ожидании известий от Шаболдина я занялся составлением той самой пояснительной записки к своей диссертации, что должна была идти приложением к прошению. Ушло у меня на обе бумаги чуть более седмицы, и управившись с ними, я ненадолго задумался, отправлять ли их почтой или же отнести лично. Решил всё-таки, что лучше будет почтой — её надёжность, тем более, в пределах Москвы, сомнений не вызывала, а идти на приём к господину профессору Маевскому по вопросам более протокольным, нежели научным было бы в нынешнем моём положении невместно. Уж не знаю, случайно ли так совпало, или всё-таки моя отмеченность снова обернулась удачей, но прямо на следующий день после того, как пакет с прошением и запиской был отправлен в университет, мне позвонил старший губной пристав Шаболдин.

Я сразу пригласил Бориса Григорьевича на вечерний чай, и пристав, закончив со служебными делами, пришёл ко мне. Тому, что я не отослал Варю, когда мы сели говорить о деле, Шаболдин удивился, но, надо полагать, тут же сообразил, что это мой дом и мои правила, и раз уж я таким образом поступил, то так тому и быть.

— Дурацкая история, должен вам доложить, Алексей Филиппович, получилась, совершенно дурацкая, — сокрушался старший губной пристав. — Господин Ташлин вдруг поменял свои первоначальные показания и пояснил, что никуда он не уезжал, а слух о своём отъезде по служебным делам пустил, чтобы отсрочить выплату карточного долга. Вот он-то сам вора и застрелил, а не его супруга. Да и пристав тамошний Крамниц говорит, настолько всё очевидно было, что он с самого начала не поверил, будто это госпожа Ташлина с вором справилась.

— Что ж, всё, как я и предполагал, — с удовлетворением отметил я. Да, с рекламой своих карабинов через госпожу Ташлину я пролетел, но хоть подтверждение собственной правоты погрело душу. С паршивой овцы, как говорится…

— Всё, да не всё, — усмехнулся пристав.

— Это, простите, как? — не понял я.

— А так, Алексей Филиппович, что Крамниц уверен: пусть супруга Ташлина ни в кого не стреляла, но и сам Ташлин дома в ту ночь и правда не был, — выдал Шаболдин. Ну ничего себе поворот!

— Вот! — торжествовала Варя. — Я же говорила!

— А что, прошу прощения, вы говорили, Варвара Дмитриевна? — заинтересовался Борис Григорьевич.

— Что у Ташлиной был любовник! — выпалила Варвара. — И это именно он и стрелял!

— Ну, любовник или кто ещё, этого мы теперь не узнаем, — с лёгким сожалением сказал Шаболдин, однако признательный поклон в сторону моей супруги обозначил.

— Почему не узнаем?! — Варенька даже опешила.

— Так закрывать дело будут, — развёл пристав руками. — Вор убит, кто бы из находившихся в доме его ни застрелил, ничего это не меняет. Тем более, Ташлин сказал, что это он. Никаким иным имеющимся по делу сведениям слова Ташлина не противоречат, в доме, по словам того же Ташлина, ничего не пропало, то, что никуда он по служебной надобности не выезжал, установлено совершенно определённо, — вот, собственно, и всё.

— Но как же так?! — обиженно возмутилась Варенька. — Как же не выезжал никуда Ташлин, если этот ваш Крамниц уверен, что не было его дома?

— Не выезжал по службе, — уточнил