в Ильинский пассаж, — доложил обстановку Смолин. Кстати вспомнилось почти что забытое словечко из прошлой жизни — «шоппинг». Процесс, так сказать, покупок не столько для обладания некими вещами, сколько для удовольствия и, как это там говорилось, дай Бог памяти… точно, психологической разгрузки. Освободившись от домашних забот, Варенька пока так и не нашла себе каких-то иных занятий, вот и отправлялась дважды на седмице в Ильинский пассаж, где предавалась не только и не столько тому самому шоппингу. Ильинский пассаж — это же не просто место, где можно купить почти всё, причём в лучшем качестве, хотя и не задёшево, это ещё и многочисленные кофейни, кондитерские и прочие удовольствия для небедной публики. А поскольку среди этой самой самой публики хватало и таких, как моя драгоценная жёнушка, и свела Варя знакомство с несколькими молодыми супругами московских аристократов. Тут, кстати, таилась опасность попыток новых знакомых затянуть Варю в какую-нибудь сомнительную авантюру, уж на что способны скучающие аристократки, я себе неплохо представлял, был, знаете ли, опыт, но… Но скоро мы с Варварушкой уедем в Александров, и уж там-то, с куда более скучной жизнью в маленьком городе, я точно что-то придумаю.

— А к вам, Алексей Филиппович, посетитель, — продолжал Смолин. — Господин Лапин, Иван Иванович.

Как я понимал, Ваня сейчас дожидался меня в приёмной, а потому слышать Смолина не мог. А жаль, именование господином, да ещё по имени-отчеству, ему бы точно понравилось, хе-хе. Ваньку я, едва мы поздоровались, затащил к себе в кабинет, не такой простой он гость, чтобы в приёмной с ним общаться.

— Чаю, кофею, чего покрепче? — поинтересовался я, усадив однокашника в кресло.

— Вином красным угостишь? — встречным вопросом ответил Ваня. Хм, странно, никогда раньше я за ним склонности к хмельному не замечал… Но это мы обеспечим, роскошным вином из своих виноградников дорогой тесть снабжал меня исправно.

— Так что у тебя? — спросил я, когда мы сделали по паре первых глотков и замерли на несколько мгновений, предаваясь наслаждению восхитительным вкусом.

— Да вот, Алёша, пришёл обратно к тебе в хапники проситься, — улыбка у Вани получилась совсем не весёлой. — Ушёл я от Славиных.

— И что так? — надо же, про то, как в гимназии Ваня был моим хапником, мы раньше как-то не вспоминали. [2]

— Я как у тебя выучился, работать стал куда лучше, — начал Ваня. — Быстрее, больше, да и качество получалось отменное. По первости ругался с работниками чуть не до мордобоя, заткнись, говорят, сопляк, не высовывайся, а то нам из-за тебя урочную выработку поднимут. А мне что до их выработки, мне самому деньги нужны! Ну вот, пошёл я к мастеру, так, мол, и так, говорю, Ферапонт Петрович, дай мне работу по силам а не то, что теперь. Мастер меня поначалу и слушать не хотел, но я его уломал устроить мне испытание. Устроил, да. Посмотрел, как я умею, почесал в затылке, сам, говорит, решить не берусь, пойдём к управляющему…

Ах ты ж!… Куда пойдёт рассказ дальше, я уже примерно представил, но всё же приготовился слушать дальше. И не ошибся…

— Управляющий опять мне испытание устроил, — продолжал Ваня. — Ничего не сказал, а на следующий день хозяин приехал, старший из братьев Славиных, Ефим Захарович. Послушал управляющего, мастера да меня, в третий раз работу мою испытал, да и велел меня посадить отдельно на пружины. Сказал, пружины в часах самое важное, и раз я лучше всех работаю, пусть ими и занимаюсь, а отдельно сидеть буду, чтобы остальные не видели, сколько я пружин сделаю и сколько денег заработаю.

За своим рассказом Ваня и не заметил, как его бокал опустел, и я подлил ему ещё. Себе тоже налил, чокнулись, выпили.

— Вот так три седмицы и работал, — похоже, Ваня подводил свой рассказ к концу, — а там и день получки настал. Прихожу я в кассу, а мне те же деньги дают, что я до твоей учёбы получал! Я к управляющему, что же, говорю, Пётр Савельевич, получается такое?! А он мне, мол, пружины твои в работу не идут с такой прытью, как ты их делаешь, вот Ефим Захарович и велел платить тебе за них по готовности самих часов. Ещё и оштрафовал меня на два рубля, что я к нему через голову мастера обратился! Потом мастер меня к себе позвал и тихонько так сказал: ты, Ваня, не шуми, а то поколотят тебя работнички. Они, оказалось, стакнулись да послали к управляющему троих, кто посмелее — дескать, если Ивашке Лапину по всей его выработке будут платить, то они все поувольняются к чёртовой матери!.. Ну и я решил — пошли они все…, — Ваня на секунду запнулся, но всё же сказал, куда именно.

С минуту, как он замолк, ругался я. Ругался самыми грязными словами, даже не спрашивайте, какими, всё равно не скажу, но ругался мысленно. Почему мысленно? Потому что ругал самого себя! И было же за что! Маевский у меня, видите ли, от жизни оторвался, а я сам?! Весь такой из себя умный, аж зубы сводит, а пролетарскую солидарность, которой мне половину прошлой жизни мозги компостировали, не учёл, идиот!

— Да ты, Алёша, не переживай! — должно быть, Ваня решил, что целый бокал я влил в себя залпом, приняв близко к сердцу его невесёлую историю. Ну да, можно и так сказать… Ваня, конечно, малый добрый, но я сейчас был жутко разозлён. Вот так стараешься, придумываешь всякие выверты для повышения качества обучения, а потом всё это летит прямиком в ватерклозет из-за тупой зависти и обычного стремления маленького человека работать поменьше, а получать побольше. Ну или просто работать поменьше, если уж получить побольше не выходит. Нет, надо теперь соображать, как из этого всего дерьма выбираться, а то все мои планы пойдут примерно туда же, куда Ваня послал братьев Славиных с их часовым заводом… Но об этом я подумаю потом, в более спокойной обстановке, сейчас надо решить, как помочь Ивану, раз уж я же сам так его подставил, пусть и по дури только, а не по злобе.

— От меня что надо? — раз уж Иван ко мне с этой бедой пришёл, наверняка ведь сам что-то и придумал.

— Так в службу к тебе наняться хочу, — ну точно, придумал, я и сам бы мог догадаться. — Завод у