За ним торопились двое подчиненных из воинской части. Тоже в военной форме и тоже нелепые.

«А ведь папа постарел», — подумала Лера.

Прибавил в весе, осунулся.

Лера давно его не видел вживую. Только на фото, которые сбрасывала мама. Всякий раз, когда Лера приезжала на дачу, там оказывалась только мама. Папа или улетал в командировку, или задерживался в городе на выходные, а то и вовсе отсутствовал без всякой причины. Впрочем, Лера не то, чтобы соскучилась. С отцом все было сложно, сложнее, чем с остальным в этой жизни. Вика правильно подметила: оба они (папа и Лера) были слишком гордыми, чтобы сделать первый шаг и помириться. Десять лет взаимного игнорирования. Много это? Наверное, да. Хватит ли, чтобы попросить прощения первой? Вряд ли. Даже новая Лера не готовая была пойти на это. Не доросла ещё.

Пашка за спиной неловко закашлялся. Лера обернулась и увидела сначала черные блестящие сапожки на шпильке — совсем не подходящая обувь для похорон, но зато идеально смотрящаяся на красивых ножках в чулках. Затем подняла взгляд выше, уперлась в черные стекла очков на носу старшей сестры.

− Сочувствую, − сказал Пашка глухим кашляющим басом и спрятал самокрутку за спиной. — Очень не вовремя. Очень.

Как будто смерть когда-нибудь приходила вовремя.

Ната кивнула, будто соглашаясь с Пашкиным сочувствием, повернула голову к Лере.

− И я тоже, − быстро сказала Лера. — Это чудовищно. Не знаю, как ты это пережила.

− Еще не пережила, − ответила Ната негромко. — И вряд ли когда-нибудь переживу. Денис был для меня всем. Богом. Центром Вселенной. Лучшим человеком на свете. Ты даже не представляешь. Придешь на поминки? Вика всем сбрасывала приглашения. Семья должна быть в сборе.

— Я… думала прийти. Если возможно.

— Сегодня тот день, когда тебя рады будут видеть. Любому близкому человеку рады.

Ната несколько секунд смотрел на Леру, потом направилась к отцу, прямо шпильками по кладбищенской грязи.

− Я не могу, − повторила Лера. — Я не пойду туда. Это что-то невообразимое. Ужасно. Я не выдержу.

Боль впивалась в затылок, высасывая трезвые мысли. Одно накладывалось на другое. Страх, бессонница, нервы. Узелок стрессов, который затягивался всё туже.

− Это твой шанс попрощаться, − сказал Пашка. — Я бы им воспользовался.

Лера дернула плечом.

— Ненавижу, когда ты прав.

Её разбудила вибрация телефона.

Мгновение назад в грустной полудрёме Лера завтракала с Денисом в кафе, но реальность стремительно вытесняла воспоминания.

«Мне надо худеть» — говорил Денис каждый раз, когда заказывал семь или восемь пончиков, а потом еще чизкейк, кофе с сиропом и маршмэллоу. Впрочем, Лера считала, что у него идеальное телосложение. Когда любишь человека, сложно замечать его недостатки.

Звонила мама. Полшестого утра.

− Не спится, − привычный старческий полушепот. — Как ты?

− Скверно.

Лера перевернулась на бок, поджав ноги и положив телефон под ухо на подушку. Не хотелось выбираться из-под одеяла. Под одеялом было тепло, а воздух в квартире стоял холодный, осенний.

Сон про Дениса не желал выветриваться. Вместе с ним из прошлого вернулось неуютное ощущение, давно забытое и вроде бы вылеченное: Лера захотела выйти в интернет и поискать кое-какую информацию.

− Как думаешь, − спросила она у мамы. — К чему снятся мертвые люди?

− Чтобы ты о них не забывала. Надо на могилку прийти, цветов принести… Жаль, у Насти не осталось могилки…

Мама смущенно замолчала. Лера чувствовала эту смущение даже через расстояние. Чтобы как-то сгладить, она сказала.

— Я заеду, хорошо? Вот прямо в следующие свои выходные. Смену закончу, и пулей к тебе.

− Пирожков нажарю, − подхватила мама. — Всё равно бессонница, делать нечего. Папа целыми днями в городе… Разве что Вика приезжает, умница моя, не забывает. У Наты постоянная работа, тебя вообще не дождешься. Знаешь, чем я занимаюсь последнюю неделю? Ремонт затеяла в ваших комнатах. Помнишь, у тебя кровать была старая, скрипучая? Выкинула к чертовой матери. Зачем она?

Лера помнила. На той же кровати она в последний раз ночевала с полугодовалой дочерью. Это были воспоминания, которые психолог настоятельно советовал изолировать. Настя умерла на рассвете, а скорая помощь ехала в загородный поселок почти два часа. Всё это время Лера сидела у кровати, смотрела на сверток из простыней и пила чай с дешевым коньяком. Стакан за стаканом. Запах чая с коньяком въелся в подсознание так, что не выветрить никакими психологическими упражнениями.

−…доченьки мои, такие милые, − бормотала мама. — Никак я вас не соберу вместе. Выросли и разлетелись. Совсем одна тут, никому не нужная. И Настенька иногда приходит, заглядывает. Смотрю на неё, на красавицу, и тебя вспоминаю.

Лера села на кровати, отпихнув одеяло. Бессмысленно прошла по квартире: из кухни в комнату, потом в ванную, в коридор, обратно в кухню.

— Не заводи себя. Позвони папе, пусть приедет, перевезет тебя обратно в город. Ну её, эту дачу, одни дурные воспоминания.

− В такую рань папа ещё спит. Все спят. Одни мы с тобой, жаворонки. Ты всегда рано просыпалась. В шесть утра — тебя уже нет. Умотала в лес, приключения искать.

Мама бормотала что-то еще, погрузившись в воспоминания с головой. Лера щелкнула кнопку чайника, и тот в ответ зашумел почти мгновенно, разодрав скопившуюся в квартире утреннюю тишину.

Вернувшееся ощущение неприятно пекло в груди. Лера взяла с подоконника сонник. Страница так и была загнута на букве «О». Надо бы поискать к чему снится «Отчаяние».

− Смерть забирает лучших, − внезапно сказала мама. Лера вздрогнула. Её мысли крутились вокруг Дениса. — Не буду больше докучать. Надоела, наверное, совсем. Пирожков напеку. Позвоню папе. Всё, как ты сказала. Хорошего дня. Не забывай.

Связь прервалась. Выговорившись, мама почти наверняка ляжет спать и проспит до обеда. Про пирожки она, конечно же, забудет. Да и про папу тоже. Старость делает дыры в памяти не хуже, чем пули в головах. Быстро и надежно.

Впрочем, не только старость. Еще наркотики, алкоголь и клиническая депрессия, верно? Например, две тысячи девятый Лера помнила лишь эпизодическими лохматыми лоскутками. Тот год походил на решето — память заполнилась черными дырами, сквозь которые навечно слились воспоминания. Пропажа Насти — самая большая дыра («Зачем Валерия Одинцова раскопала могилу собственной дочери? Куда она спрятала тело? А главное — вспомнит ли она, что произошло и по каким причинам?»). Ни на один из этих вопросов, блуждающих по интернету, не было найдено ответов. После двух лет в клинике, а потом еще трех лет реабилитации черные дыры не стали меньше. Они просто отошли на второй план. Таблетки и упорные тренинги позволили думать, что прошлое осталось в прошлом…