Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Добрый вечер, миссис Масси, – сказал Дэнни. – А я кое-что для вас приготовил.
Лишь в последний момент она поняла, что происходит, и разразилась истошными криками.
10
Почти сразу в дверь ванной начали стучать.
– Дэнни, с тобой все в порядке?
– Все отлично, мамуля.
Ванна была пуста. В ней оставались следы липкой слизи, но Дэнни посчитал, что сам все очистит. Собственно, достаточно было пустить воду, и грязь смыло в сливное отверстие.
– Тебе нужно в туалет? Я скоро освобожу его.
– Нет. Мне просто… Мне показалось, я слышала твой голос.
Дэнни на всякий случай взял с полки зубную щетку и открыл дверь.
– Я в полном порядке, видишь?
Он широко улыбнулся. Теперь, когда миссис Масси ушла, улыбаться было легко.
Выражение озабоченности сразу исчезло с лица Уэнди.
– Старайся тщательнее чистить те зубы, что растут дальше всех. Именно там прячутся остатки пищи.
– Я постараюсь, мам.
Внутри его головы, где теперь на отдельной полке хранилась точная копия зеленого сейфа, слышались сдавленные вопли. Ему они не мешали. Он надеялся, что скоро все стихнет, и оказался прав.
11
Через два года накануне Дня благодарения на пустой лестничной площадке средней школы «Алафия» Дэнни Торрансу явился Хорас Дервент. Плечи его костюма были усыпаны конфетти. Небольшая черная маска свисала с полуразложившейся руки. От него пахло могилой.
– Отличная вечеринка, не так ли? – спросил он.
Дэнни развернулся и поспешил удалиться.
После уроков он позвонил по межгороду в Ки-Уэст, где в одном из ресторанов работал Дик.
– Еще один из призраков «Оверлука» нашел меня. Сколько коробок я могу завести, Дик? В своей голове, конечно же?
Дик усмехнулся:
– Сколько угодно, мой милый. В этом вся прелесть сияния. Неужели ты думал, что мне на своем веку пришлось посадить под замок только Черного Дедушку?
– И они там умирают?
На этот раз усмешки не последовало. Голос Дика звучал холодно, как никогда:
– А тебе не все равно?
Дэнни действительно было все равно.
Когда вскоре после начала нового года бывший владелец «Оверлука» объявился вновь – на этот раз в стенном шкафу комнаты Дэнни, – хозяин оказался готов встретить гостя. Он смело вошел в шкаф и плотно закрыл дверь. Вскоре второй воображаемый сейф встал на полке в его сознании рядом с ларцом миссис Масси. Оттуда слышались стуки и такая изощренная ругань, что Дэнни даже постарался запомнить ее, чтобы позже при случае пустить в ход самому. Но достаточно скоро все стихло. Больше из железной темницы Дервента, равно как и из камеры миссис Масси, не доносилось ни звука. А были они «живы» или нет, не имело значения.
Самое главное, что они уже никогда не выберутся наружу. Дэнни был в безопасности.
По крайней мере так он думал тогда. А еще он, разумеется, полагал, что никогда не притронется к спиртному, повидав, к чему это привело отца.
Что ж, людям свойственно заблуждаться.
1
Ее звали Андреа Штайнер. Она любила кино и не любила мужчин, чему едва ли следовало удивляться, поскольку родной отец впервые изнасиловал ее в восьмилетнем возрасте, а потом продолжал насиловать еще ровно восемь лет. После чего она покончила с этим, сначала проколов ему по очереди оба яйца вязальной спицей своей матери, а потом вонзив ту же спицу, покрытую кровью и слизью, в левый глаз насильника. С яйцами она разделалась сравнительно легко, потому что он еще спал, но боль, должно быть, оказалась невыносимой, раз он проснулся, несмотря на ее особые способности. Впрочем, так или иначе, она уже стала взрослой и крепкой девушкой, а он был пьян. Поэтому ей хватило сил, чтобы придавить его собственным телом и нанести coup de grâce[2].
Теперь ее возраст составлял четыре раза по восемь лет, и она скиталась по Америке, где в Белом доме «арахисового фермера» успел сменить бывший актер[3]. Новый лидер обладал смоляной шевелюрой, в которой, как и положено истинному актеру, не проглядывало ни волоска седины, и очаровательной, но неискренней актерской улыбкой. Энди видела по телевизору один из фильмов с его участием. В нем герою, которого играл будущий президент, поезд отрезал обе ноги. Идея безногих мужчин ей понравилась: такой не погонится за тобой в темном переулке и не изнасилует.
Кино стало ее страстью. Только кино увлекало по-настоящему и заставляло забыться. В кино всегда можно было рассчитывать на большой стакан попкорна и счастливый финал. Нужно только найти мужчину, чтобы пошел с тобой, приняв это за начало свидания, и заплатил за билеты. Вот и сегодня картина оказалась классная: с драками, поцелуями и громкой музыкой. Называлась она «В поисках утраченного ковчега». Сегодняшний спутник уже запустил руку ей под юбку и залез высоко по обнаженному бедру, но она не возражала: рука – это еще не член. Они познакомились в баре. Именно там она знакомилась с большинством ему подобных мужчин. Для начала он заплатил за ее выпивку, но бесплатная выпивка – это не свидание. Так, всего лишь случайное знакомство.
– А это что значит? – спросил он, проводя кончиком пальца по ее левому плечу. На ней была блузка без рукавов, и татуировка оказалась на виду. Ей нравилось демонстрировать ее, когда она выходила на поиски временного спутника. Она хотела, чтобы мужчины видели татуировку, которую ей накололи в Сан-Диего через год после убийства отца, и большинство считали, что она очень сексуальна.
Это змея, ответила она. Гремучая змея. Видишь ее ядовитые зубы?
Конечно, он их видел. Это были огромные, непропорционально большие для такой маленькой головки зубы. С одного стекал яд.
На этот раз ей попался типичный бизнесмен в дорогом костюме, с пышной, почти президентской шевелюрой, решивший отдохнуть после обеда от бумажной работы, которую ему наверняка приходилось делать в конторе. На вид лет шестидесяти, он в отличие от президента седину не скрывал. Почти вдвое старше ее. Но мужчины не придавали этому никакого значения. Он вел бы себя с ней так же, будь ей не тридцать два, а шестнадцать. Или всего восемь. Она помнила, как пошутил однажды ее папаша: Если щелка может ссать, в самый раз ее…
Понятное дело, вижу, ответил сидевший рядом мужчина, – но я спросил, в чем ее смысл?
Быть может, ты вскоре сам все поймешь, ответила Энди и провела языком по своей верхней губе. У меня есть еще татуировка. Совсем в другом месте.