Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Довольная Тонька вылезла из своего шалаша и с благодарностью посмотрела на учительницу.
Оставшуюся часть урока девочки снимали друг с друга мерки, а как только прозвенел звонок, помчались в столовую. Кабинет труда находился с ней рядом, и у них была надежда первыми занять очередь в буфет.
Со звонком на урок Инна с Лидой подошли к кабинету самыми последними. Из-за дверей не раздавалось ни звука. Татьяна Васильевна очень не любила, когда на ее урок опаздывают, и девочки с самыми виноватыми лицами вдвоем одновременно протиснулись в дверь кабинета. Никто на них не обратил внимания. Более того, никто даже не повернул к опоздавшим головы. Одноклассницы во главе с учительницей молча стояли вокруг стола Виданы Язневич. Инна с Лидой подошли поближе, и Логинова ахнула так громко, что все тут же заметили ее присутствие.
– Кто это сделал? – спросила она, расширившимися от ужаса глазами оглядывая нежно-лиловую ткань Даны. Она была расстелена по столу, и через все ее поле красным ядовитым маркером огромными кривыми буквами кто-то вывел: «И не надейся!»
– Пожалуй, ткань не спасти, – не отвечая на вопрос Лиды, сказала учительница. – Она все-таки дешевая, и если стирать, то, вопервых, сядет, во-вторых, потеряет цвет, в-третьих…
Она не успела договорить, потому что бледная Дана сгребла ткань в безобразный комок и бросилась к мусорной корзине. Пока она яростно запихивала материал в эту небольшую емкость, никто не проронил ни звука. Только Лида весьма выразительно посмотрела на свою подругу Инну Самсонову, как бы говоря ей взглядом: «Вот видишь! Я была права!»
После последнего урока Логинова моментально убежала из школы, поскольку у нее был талон к зубному врачу, а Инна пошла в библиотеку, как и обещала классной руководительнице. Весь 8 «Б» по очереди отбывал там повинность по подклейке разваливающихся учебников, и пришел как раз Иннин черед.
Кроме еще парочки девчонок из параллельных восьмых она увидела там своего врага – Дмитрия Агеева, что было, в общем-то, неудивительно. Димка приходился библиотекарше не кем иным, как родным сыном, и довольно часто делал уроки под ее строгим родительским надзором.
Инна, не обращая на него никакого внимания, сразу прошла в конец библиотеки, где, как она знала, на столе разложены драные учебники и приготовлен материал для работы. Она успела заклеить бумажным скотчем только одну страницу учебника литературы для девятого класса, как на стул рядом с ней вдруг взял да и подсел Агеев.
– Что надо? – напряглась Инна, ожидая от него какой-нибудь гадости и одновременно удивляясь, как он может столько лет помнить об их младенческой драке.
– Говорят, Самсонова, сегодня у вас на труде произошло ЧП? – спросил он и сунул в рот кончик карандаша, который держал в руке.
– И кто же это говорит? – Инна удивилась скорости, с какой неприятное известие долетело до мужской части класса.
– Да вся школа уже в курсе.
– Не может быть! – еще больше удивилась Инна. – Дело-то всего лишь на прошлой перемене произошло. Врешь ты все, Агеев!
– Дуры вы, девчонки, – проигнорировал обвинение во вранье Димка. – Крыши у вас совсем набекрень съехали с этой «Жемчужиной».
– Тебе-то что за дело! – раздраженно бросила ему Инна и вновь принялась заклеивать учебник.
– Вообще-то, никакого. Жаль вас просто!
– С чего тебя так разжалобило, интересно?
– Неужели вы всерьез надеетесь переиграть одиннадцатиклассниц? Там такие девушки – просто модели. Куда вам до них!
– Я, конечно, точно не знаю, – ответила Инна, – но думаю, что возрастную категорию как-нибудь учтут, иначе, ты прав, соревноваться бесполезно и глупо.
Димка, по всей видимости, не ожидал, что она так скоро согласится с ним, и решил вернуться к предыдущему вопросу:
– А как ты думаешь, Самсонова, кто Данке такую подлянку устроил?
– Не знаю. Какой-то бессердечный человек.
– Железный Дровосек… – лениво проронил Агеев.
– Почему дровосек? – оторвалась от учебника Инна.
– Ну, как же! Помнишь, именно у Железного Дровосека не было сердца, а Гудвин ему потом вставил заменитель из какой-то тряпки.
– Тот сказочный Железный Дровосек был и без сердца добрым!
– А наш, стало быть, из настоящего железа.
– Слушай, Агеев, ты, может быть, что-то знаешь? Так лучше скажи, нечего тут из себя посвященного в тайны корчить.
– Ничего я не знаю. Так только – ассоциации…
– А еще каких-нибудь ассоциаций у тебя нет? Какой такой Дровосек может навредить в кабинете труда девочек? Может, скорее Дровосечиха?
– Не исключено, – согласился Димка. – А, кроме ассоциаций, у меня еще есть интуиция. И она подсказывает мне, что это только начало.
– И ты туда же! Прямо как Логинова! Тоже считаешь, что кто-то хочет протолкнуть свою претендентку?
– Не исключено, – еще раз повторил Агеев и вдруг улыбнулся. – А хочешь, Самсонова, сколотим тебе группу поддержки, и приз зрительских симпатий будет наш!
– С моим-то носом, – не смогла удержаться Инна.
– А что с твоим носом? – удивился Димка.
Отступать было некуда, и Инна, резко дернув ленту скотча, отчаянно выплеснула на Агеева горькую чашу своего комплекса:
– Это же не нос! Это же просто… топор Железного Дровосека!
– Чего-чего? – расхохотался Димка. – Придумала тоже… Нос как нос.
– Ты специально так говоришь, я знаю. И про группу поддержки специально. Чтобы мне досадить!
– Делать, что ли, мне больше нечего?
– Видимо, нечего… Ты вот скажи, сколько можно на меня злиться?
– С чего ты взяла, что я на тебя злюсь?
– Скажешь, забыл ту драку?
– Какую? – почему-то испуганно спросил Агеев.
– Ну, ты артист! Такую, в пятом классе… Нас еще сразу рассадили в разные места. Неужели будешь утверждать, что не помнишь?
– Да… вроде, было что-то такое… Я и забыл совсем.
Инна недоверчиво посмотрела на него:
– Не может быть…
– Точно. И нос у тебя нормальный. Даже лучше, чем нормальный, – греческий!
– Это как?
– Прямой. Классический. Есть, конечно, – Димка беззастенчиво развернул за подбородок лицо Инны, чтобы лучше видеть его в профиль, – небольшая горбинка, но это тоже классика… Портрет Ахматовой видела? У нее точь-в-точь такая же.
– Так Ахматова ж старая, – проронила Инна.
– Это она потом стала старая, а сначала была молодая. Меня мамаша тоже без конца напрягает книги подклеивать, так вот я вчера как раз Ахматову клеил. Погоди, сейчас принесу!