В момент отхода катера с Берлингом от трапа «Асамы» «Кореец» начал поворот на малом ходу на курс, позволяющий подобрать катер.

«Наверное, русские боятся, что машина катера не сможет выгрести против течения, — усмехнулся про себя Уриу, — у англичан полчаса назад таких проблем не было. Все же русские — не машинная нация. Тот же „Кореец“ — ну какой идиот дает ход, не подняв заранее якорь? Развернуться-то так еще можно, но вот тронуться с места нельзя, пока не порвется якорная цепь. Странно, а где, собственно, цепь? Вот идиоты, они же утопили якорь!»

С катера, оставляя за собой хорошо видимый шлейф черного дыма, взвилась в зимнее небо ракета. Интересно, что же сообщает этот невозмутимый лейтенант своему командиру таким образом? Что блеф не удался, наверное? Это была последняя неторопливая и довоенная мысль в голове Уриу. На «Корейце» спустили сигнал о переговорах, на обрубленные стеньги мачт взлетели красные боевые флаги и на носу вспухли клубы порохового дыма от залпа двух восьмидюймовок[6]и носового торпедного аппарата! Еще через примерно секунду русский 8'' фугасный снаряд старого образца, разорвавшийся на мостике «Асамы», отправил адмирала в нокаут. Второй снаряд носового залпа «Корейца» попал в носовую оконечность «Асамы» — промахнуться с четырех кабельтовых было сложно. Хотя, если честно, он тоже был нацелен в мостик, но попал не менее удачно. Уриу смог прийти в себя через минуту, как раз к моменту взрыва самодвижущейся мины, выпущенной «Корейцем» с четырех кабельтовых. Увернуться стоящая на якоре «Асама» не могла. Причем очевидцы утверждали, что взрывов было два, и, что уж совсем ни в какие ворота не лезет, первый взрыв якобы произошел за несколько секунд ДО попадания мины, что потом долго, нудно и упорно отрицалось российской стороной.

Рейд Чемульпо, Корея. 26 января 1904 года, вечер. Военный совет.

— Господа офицеры, положение вам ясно. Уриу нам уйти не даст. Я бы на его месте точно не дал бы. Прорваться, как предлагает большинство из вас, мы не сможем физически. Я надеюсь, о состоянии машин все помнят? Двадцать два узла на два часа — вот наш предел, и то никакой гарантии, что машины не скиснут раньше, наши механики дать не могут. А и дали бы, я бы не поверил. Потом, о результатах состязательных стрельб с «Аскольдом» все помнят? Лейтенант Зарубаев, как старший артиллерист, уж вы-то должны прекрасно понимать, что нанести существенный вред «Асаме» мы не сможем. Потому что пока мы подойдем на дистанцию, с которой наши шестидюймовки смогут пробить ее пояс, ее четыре восьмидюймовые и семь шестидюймовок в бортовом залпе уничтожат всю нашу ничем не прикрытую артиллерию. А туда же, «нанести повреждения нескольким кораблям противника». Скромнее надо быть. В лоб нам не пройти, и уподобляться гороху, бросаемому об стену, мы не станем.

— Всеволод Федорович, вы предлагаете сдаться???

— Я надеюсь, что господин Уриу другого выхода из нашего положения тоже не усматривает. Вот от этого и будем плясать. Я завтра попробую задурить голову коммодору Бейли и убедить его попросить Уриу подпустить «Кореец» для отправки офицера на переговоры о сдаче. Вот только Уриу будет ждать нашей сдачи, а в ультиматуме мы потребуем сдать его эскадру. Под катером за ночь надо скрытно подвесить ту самую гальваноударную мину, что не перегрузили на «Сунгари», в отличие от ее товарок. Взрывать ее будем гальванически, после отхода катера от Асамы, поэтому на катере пойдет минер, лейтенант Берлинг. «Асама» очень удачно стоит первой к выходу. Попросим Уриу прибыть на нее для переговоров…

— Господин капитан первого ранга, но это бесчестно!

— А запирать противника до объявления войны силами шести против одного, ну, полутора — все же «Кореец» по нынешним временам уже не полноценная боевая единица; а потом требовать его выхода в море на «честный бой» под угрозой расстрела на нейтральном рейде честно? А высаживать ДО объявления войны десант в нейтральном порту честно? Не я начал эту игру. Но я БУДУ играть по правилам, которые Уриу установил, как он думает, только для себя. И не волнуйтесь по поводу вашей чести, перед судом и судом офицерской чести тоже в случае чего отвечать буду я (вернее, Руднев, шкуру которого я подставляю, а что делать? На войне как на войне). Теперь по «Корейцу». Как только катер отвалит от «Асамы», расклепывайте якорную цепь, вернее, заканчивайте расклепку, и поворачивайтесь носом к «Асаме». По черной ракете с катера залпируете из обоих восьмидюймовок и пускаете мину. Ну и изо всей мелочи по мостику, естественно. Рекомендую всадить хоть один восьмидюймовый снаряд первого залпа тоже в мостик. Это существенно усложнит япошкам борьбу за живучесть, потому что большинство офицеров будут там наслаждаться процессом нашей капитуляции. Если «Асама» будет надежно выведена из строя двумя взрывами мин и первым залпом «Корейца», прикрываясь ей, попробуйте достать второй крейсер в японской линии. Это вроде бы «Чиода», наш недавний сосед, брат-стационер, так сказать. Если нет, извините, но вы должны таранить «Асаму» и взрывать погреба «Корейца». Другого выхода нет. «Кореец» с его скоростью не жилец при любом раскладе событий, так что из его неизбежной гибели надо извлечь максимальную пользу при минимальных потерях в людях. Ему не прорваться в море и не вернуться назад.

— А назад-то почему не получится? Прикрываясь той же «Асамой»…

— К этому моменту пути назад уже не будет. На фарватере будет лежать «Сунгари», а за ним будет стоять девять мин заграждения.

— ПОЧЕМУ??? КАК??? Откуда они там возьмутся?

Разноголосица офицеров была прервана донесшимся из темного угла басом. Вернее, БАСОМ. Приглядевшись, Карпышев разглядел глыбу, или, вернее, гору. Причем не жира, а мускулов. Рудневская половина сознания услужливо подсказала, что ЭТО зовется младший инженер-механик Валерий Александрович Франк, притихший в уголке механик «Корейца»; а Карпышевская подумала «увидь незабвенный Арик Шварценнеггер этого простого русского человека, наверное, повесился бы с горя от сознания собственной физической неполноценности». Мех был огромен. И судя по заранее улыбавшимся, глядя на него, офицерам — изрядный балагур.