– Что ты имеешь в виду?

– Где спрятано загадочное сокрови-ище! – загадочным тоном произнесла Кася.

– Только не говори, что вдруг стала обращать внимание на его, как ты только что выражалась, бред сивой кобылы, – с несколько натужной легкостью ответил Волынский.

– Не бойся, – улыбнулась Кася, – но, согласись, сегодня твой волхв превзошел самого себя!

Вместо ответа Волынский только развел руками – мол, ничего тут не поделаешь.

– Кстати, подожди, Кася, я хотел бы вас предупредить, – неожиданно перевел он разговор.

– Предупредить?! О чем!

– Просто, как друг, хочу сказать: будь поосторожнее со Стрельцовыми!

– Почему я должна быть с ними поосторожнее? – растерянно пробормотала Кася.

– Они вовсе не те, кем кажутся.

– Кем могут казаться одиннадцатилетняя девочка и ее дед?!

– Олесю я не трогаю. Она – удивительный ребенок! И так похожа на мать! – Голос Волынского дрогнул: – Ты, думаю, историю этой семьи знаешь?

– Нет.

– Так, значит, тебе совершенно ничего не известно?! – протянул Волынский и с нескрываемым удивлением воззрился на собеседницу.

– Нет, а что я должна знать? – несколько встревожилась Кася.

– Хотя бы то, как погибла мама Олеси?

– А она погибла?

– А куда она могла деться? – задал резонный вопрос Волынский.

– Я просто думала, что родители Олеси разошлись, а девочку растит дедушка, так часто бывает, – честно призналась Кася.

– Родители разошлись! – усмехнулся Волынский, повторяя за Касей, – только так часто не бывает…

– Сергей, перестань говорить загадками и объясни, наконец, что происходит…

– Что произошло… – Он качнул головой и так грустно улыбнулся, что на Касю это подействовало сильнее, чем слова. Непонятной тоской ей защемило сердце, и она с неприятным предчувствием ожидала продолжения.

– Маму Олеси, ее звали Юля, убили…

– Убили! – только охнула Кася, вспомнив не по-детски серьезные Олесины глаза.

– Да, и убил человек, которому она доверяла больше всего на свете!

– Ты оставишь свои тайны или нет! – раздраженно вырвалось у Каси. – Кто убил Юлю?

Но Волынский думал о чем-то о своем и на затянувшуюся паузу внимания не обращал.

– Ее муж, – коротко ответил он, глядя куда-то в сторону. Черты лица его при этом заострились, рот сжался.

Кася молчала.

– Ты не ослышалась: Константин Стрельцов убил собственную жену, вернее, утопил ее… – повторил Волынский и посмотрел в сторону показавшегося из-за пролесков озера, – поэтому Олеся и живет одна с дедушкой. Мать ее погибла, а отец – в местах не столь отдаленных. Хотя я бы предпочел видеть его болтающимся на виселице!..

Авиньон, 20 апреля 1321 года.

Если бы кто-то спросил Клааса Эльке, кто он, тот бы ответил, что привык считать себя подлым и трусливым негодяем, вором и мошенником, то есть нормальным и обычным человеком. Так как, не обладай он этими полезными качествами, его косточки давным-давно бы гнили в обильно удобренной такими же, как он, безродными беднягами, земле церковного кладбища большого торгового города Брюгге на севере Фландрии. Конечно, перед ним был выбор: околеть от голода в возрасте пяти лет или выжить; подохнуть от холода, отдать концы от побоев отца, когда ему еще не исполнилось и десяти лет; слечь в сырую землю в эпидемию чумы в двенадцать; быть зарезанным в уличной потасовке в четырнадцать и так далее и тому подобное, всего не перечислишь. Единственное – с возрастом список возможностей отправиться на тот свет неумолимо удлинялся. Но и его способности всеми силами держаться за бренное земное существование увеличивались в прямой пропорции. Вся проблема была в том, что если бы кому-нибудь удалось доказать Клаасу, что на том свете жизнь была приятнее, он, возможно, и не хватался бы с упорством обреченного за пребывание в этом не слишком гостеприимном мире. Но при одном виде высохшего и постного лица преподобного Стефана Фульке, настоятеля их церковного прихода, все его существо с самого малого возраста категорически отказывалось верить обещаниям рая и счастливой загробной жизни. Поэтому, за неимением лучшего, он упрямо продолжал цепляться за эту бренную жизнь. По крайней мере, он знал, чего ожидать и чего бояться, а котом в мешке, по его твердому убеждению, можно было заманить только полных идиотов.

На дворе была весна 1321 года. Клаас подставлял лицо жаркому солнцу и радовался, что он не в родной Фландрии. Он уже давно предпочитал проводить время в южных владениях французской короны, нежели на туманных берегах каналов родного Брюгге. На этот раз его, одного из самых опытных и заслуженных шпионов фландрского епископа Мартинуса Эккерта, вызвали в Авиньон. И заказчиком была ни много ни мало сама Святейшая Инквизиция. На это богоугодное заведение ему приходилось работать уже не раз, и ни методы, ни формы работы святых отцов нисколько его не смущали. И самое главное, платили инквизиторы щедро, в срок и не обманывали. Поэтому он без всякого промедления покинул небольшой домик на левом берегу, в котором, по правде сказать, больше отсутствовал, нежели присутствовал. За домом в его отсутствие приглядывала верная домоправительница. Торопился он не зря.

Свидание ему назначил один из самых талантливых и самых опасных из всех известных ему инквизиторов, один из руководителей доминиканского ордена кардинал Бартоломео Трэве. Имелся еще один момент. Эльке был опытным шпионом, и он уже был наслышан о том, что за Бартоломео очень часто стоял один из самых могущественных и влиятельных людей своего времени, духовный правитель всей Европы папа Иоанн XXII. Следовательно, дело было более чем серьезным. Но для Клааса это звучало несколько иначе: значит, дело было более чем… доходным.

Встречу ему назначили в погребке «У трех висельников» недалеко от центра Авиньона. Погребок был местом встречи шушеры всех мастей: наемные убийцы ожидали здесь заказчиков, скупщики краденого встречались с поставщиками и клиентами, воры назначали свидания пособникам, отравители предлагали свои услуги уставшим от счастливой семейной жизни мужьям-женам и заждавшимся наследникам… В общем, кого только не водилось «У трех висельников»! И название было выбрано как нельзя лучше. Хотя оно происходило просто от находившейся в сотне шагов башни, которую местные власти использовали в качестве виселицы. Но качавшаяся по соседству пара-тройка почерневших на солнце бывших посетителей погребка обычных завсегдатаев этого славного местечка нисколько не смущала, и на праздные размышления на тему «все там будем» не наводила. Жизнь в погребке продолжала идти своим чередом.

Здесь Клаас чувствовал себя словно рыба в воде. Лучшего места для встречи не сыскать. Каждый был занят собственными проблемами и в дела соседа нос не совал. Хозяин заведения, ловкий и расторопный провансалец, даже в самые тяжелые времена ухитрялся торговать самым лучшим в городе вином. Особенно Клаас любил игристое белое вино из Шампани. Оно наполняло все тело какой-то необыкновенной легкостью, но никак не отражалось на мыслительных способностях. И именно это ценил в вине Эльке. Он прекрасно знал, что от ясности и четкости мышления зависит его жизнь. Все проделки хозяина погребка были прекрасно известны службе папской охраны, но на земные грехи папская курия умела успешно закрывать глаза. Единственное, что волновало Верховного правителя Святейшего престола, это угроза собственной власти над умами и сердцем людей.