— Потехи не будет, — грубо ответил Шалако. — Если только вы не родились в рубашке, то не позже, чем через сорок восемь часов, ваши мужчины все до одного будут мертвы.

Фон Хальштат рассмеялся.

— Бросьте! Голые дикари против современного оружия?!

Усталый конь дает мало шансов уцелеть, но над лагерем нависла смертельная опасность, и Шалако понимал, что у него нет иного выбора, кроме бегства, и это раздражало его.

— Мистер, позвольте я расскажу вам историю об одном выпускнике Вест-Пойнта — назовем его Феттерман. Он хвастал, что если получит восемьдесят человек, то проедет по всей стране сиу. Феттерман был хорошо подготовлен, умен, по уши напичкан самой изощренной европейской тактикой и, вдобавок, самонадеян.

Однажды его послали с восьмьюдесятью солдатами выручать несколько фургонов и предупредили: когда индейцы побегут, не преследовать их.

У него было восемьдесят человек и шанс отличиться. Он бросился в погоню. Его восемьдесят солдат продержались не более двадцати минут — меньше, чем нужно, чтобы выпить чашку кофе.

Шалако стал сворачивать самокрутку.

— Знаете, как поступили индейцы? Как Ганнибал в битве при Каннах… центр опрокинулся, и, когда Феттерман кинулся за ним, фланги сомкнулись и стерли его в порошок.

— Вы хотите уверить меня, что дикари разбираются в тактике?

— Если не ошибаюсь, вы отпрыск одной из старейших юнкерских семей Пруссии. Война — ее занятие на протяжении веков, однако сомневаюсь, что в своей жизни вы видели более десяти битв, а ваш старейший генерал — более тридцати.

Шалако закурил самокрутку.

— Мистер, там, в темноте, сорок или пятьдесят апачей, и каждый побывал в пятидесяти-ста битвах. Они воевали с американцами, мексиканцами, другими индейцами. Для апачей война тоже образ жизни, они учатся тактике с детства, слушая разговоры взрослых.

Все, что написано у Вегеция и Жомини[1], известно индейцам, и они знают куда больше. Это величайшие в мире специалисты по партизанской войне.

Индейцы представления не имеют обо всей этой военной чепухе: строевой подготовке, воинском этикете, шагистике. Они изучают только необходимые вещи. Они безусловно учатся, но учатся воевать и побеждать, не тратя времени на побочные занятия.

Вы говорите, что строевая подготовка нужна для дисциплины. Чушь. Единственная дисциплина, которая имеет значение, дисциплина ведения реального боя. Как держать связь с соседями справа и слева, как наступать и отступать под обстрелом, как прикрывать и поддерживать огнем товарищей, как отходить при угрозе нападения. Сколько ни маршируй, этому не научишься. Об этих местах — а для войны нет худших мест, чем эти, — апачи знают все.

— Удивлен, — враждебно заметил фон Хальштат, — что ваша армия способна побеждать таких суперменов. Этих ваших индейцев.

— Скажу, почему. Только у одного из трех-четырех апачей есть ружье и к нему не более десятка патронов. Если им не удается найти нечестного торговца, им приходится убивать, чтобы добыть себе огнестрельное оружие, поэтому у них всегда нехватка боеприпасов.

Кроме того, армия превосходит их численностью: пятьдесят к одному. И состоит из лучших бойцов, когда-либо живших под солнцем. Военные частично используют индейскую тактику, а генерал Крук, знавший об индейском военном деле больше, чем любой апач, использовал против них индейцев.

Позвольте сказать вам и еще кое-что: тупоголовый болван, который привел в такую страну и в такое время женщин, заслуживает расстрела.

Он демонстративно повернулся спиной к фон Хальштату и пошел к костру. Там он взглянул на кофейник, затем пошел в конюшню, наполнил там овсом переметную суму и отнес ее чалому. Чужая переметная сума пугала, но овес — манил. После легкой заминки чалый принялся за еду.

Фон Хальштат ушел, Харрис остался.

— Полезный разговор, но генерал наверняка обиделся. — Харрис смотрел, как Шалако собирает ружье. — Что случилось с Питом?

Шалако рассказал, затем кивнул в сторону Хальштата.

— У него есть при себе деньги?

— Еще бы! А алмазы? Женщины увешаны алмазами, словно леденцами! А взгляни на их ружья и дробовики! Все отделаны золотом, красным деревом и перламутром. Клянусь, Шалако, каждое стоит целое состояние.

— Тогда ясно, почему здесь Рио Хокетт.

— Откуда ты его знаешь?

— Несколько лет назад рейнджеры выгнали его из Нокса. Он был конокрадом, угонял коров и охотился за скальпами. Если вы, ребята, выберетесь отсюда живыми, уговори фон Хальштата избавиться от него. Он приносит одни неприятности.

Баффало несколько минут молчал, затем спросил:

— Думаешь, у нас никаких шансов, а?

— Против Чато с сорока апачами? А как по-твоему?

Из темноты неожиданно появилась Ирина Карнарвон с полной тарелкой и чашкой кофе.

— Вы, наверное, умираете с голоду, мистер Карлин.

Баффало Харрис деликатно отошел, и Шалако с благодарностью принялся за еду. У него закружилась голова от одного запаха пищи, настолько он проголодался. Вяленое мясо кончилось позавчера, а охотиться он не решался, хотя и видел пару оленей.

Ирина стояла рядом, легкий аромат духов разбудил в нем старые воспоминания. Высокая, стройная, но в теле… настоящая женщина.

Он перевел взгляд на покрытые белыми скатертями, уставленные серебром и хрусталем столы и в изумлении потряс головой при виде такого зрелища в Нью-Мексико, в лагере, окруженном апачами!

От столов доносился тихий разговор. Текла вежливая беседа хорошо воспитанных людей, праздная болтовня, до удивления неуместная здесь.

— Что вы делаете в этой компании? — без обиняков спросил он. — Вы же настоящая!

Ирина повернулась к нему.

— Они тоже настоящие. Просто другой стиль жизни.

— Но нереальный здесь и непрактичный. Здесь, в такой ситуации это же пир во время чумы!

— Вы спросили, что я здесь делаю. Эти люди мои друзья, мистер Карлин… и я, возможно, выйду замуж за Фредерика.

Ее раздосадовала собственная заминка перед последними словами, словно она стыдилась признаться, что… нет, разумеется, нет.

На Востоке и в Европе, почти всюду Фредерик фон Хальштат считался завидной партией. Древнего рода, удостоенный многих почестей в прусской армии, он обладал титулом, богатством, положением в обществе.

Шалако отставил тарелку.

— Должно быть, там, откуда вы приехали, мало мужчин.

— Большинство считает, что мне повезло.