Он взглянул на Ирину.

— Вы искренняя, дружелюбная и, думаю, чувствительная, — сказал Шалако. — Он — холодный, расчетливый и безжалостный. Более того, он дурак, в противном случае он никогда не привез бы сюда вас.

— Вы скоры на выводы, — упрямо сказала она. — Не уверена, что они обоснованы.

— Здесь нет времени присматриваться к людям. Приходится делать выводы быстро, мы судим о человеке по его внешности и делам, не принимая во внимание титулы, отличия и тому подобные безделицы, поскольку поняли, что не они определяют суть человека. Да, мое суждение поспешно, и я могу ошибиться.

— Думаю, вы сильно ошибаетесь.

— Я вам не верю, — сказал он. — Вы слишком умная девушка, чтобы допустить такую ошибку.

Перед ней стоял совершенно чужой, рослый, небритый, потрепанный человек из пустыни. Очень похоже, что он не мылся неделю… где он берет воду, трудно вообразить… и она обсуждает с ним своих друзей. Поразительно!

Его мысли унеслись в темноту, он уже думал о пути на запад. Чалый был не готов к дороге, но если бы удалось добраться до гор Анимас, можно было бы устроить передышку, а затем уходить по низинам.

— Пойдемте со мной, — неожиданно предложил он, — и я спасу вас.

— Бросить друзей? Вы с ума сошли! — Она помолчала. — Я вас едва знаю, мистер Карлин, и, кроме того, как я могу покинуть друзей, если они в такой опасности, как вы говорите.

Шалако почти не слушал, мысленно он был уже в пустыне. Он им ничего не должен, здесь мужчина сам седлает себе коня и дерется сам за себя. Они явились сюда бездумно и глупо, рассчитывая лишь на небольшую драчку с апачами… что ж, они ее получат.

— Вы должны взять одного из моих коней, мистер Карлин. У меня их трое, все очень хорошие, а ваш еле жив.

— Меняетесь?

— Разумеется, нет. Я одолжу его вам. Когда сможете, вернете и заберете своего мустанга. Если же вы правы и мы больше не увидимся, оставите его себе.

— Не стоит, вы ничего мне не обязаны.

Она взглянула на него.

— Я думаю не о вас, мистер Карлин. Я вспомнила ваши слова о любви апачей к лошадиному мясу. Мне невыносима мысль, что они съедят Мохаммета.

Шалако неожиданно усмехнулся.

— Это мне нравится. По крайней мере, честно. Прекрасно, я позабочусь о вашей лошади.

Она резко повернулась и ушла. Шалако смотрел ей вслед с чувством вины в душе. Через несколько минут Харрис привел жеребца.

При одном взгляде на черного, как ночь, жеребца, Шалако понял, что такой конь ему еще не встречался: сильный, с точеными ногами, сочетающий в себе скорость и выносливость. Он протянул руку, жеребец ткнулся в нее мягким бархатным носом.

Он заговорил с конем, поглаживая его шею, знакомясь.

— Ты, наверное, приворожил девушку, Шалако. Мохаммет ее лучший конь, и она обращается с ним, как с ребенком. Чистокровный араб, прямо из пустыни, — сказал Харрис.

Шалако положил на жеребца седло и затянул подпругу. Жеребец с готовностью принял удила, словно радуясь предстоящей дороге.

Баффало Харрис ушел и скоро вернулся со свертком еды. Шалако стоял на месте, теперь, когда путь открыт, ему не хотелось уезжать.

По приказу фон Хальштата фургоны поставили между строениями, образовался довольно большой круг. Он был слишком велик, но все-таки его можно было защищать: людей имелось в достатке, и все были хорошо вооружены.

Шалако перекинул через седло скатанные одеяла, и тут кто-то за его спиной произнес:

— Чего это ты собрался делать с лошадью?

Шалако медленно обернулся. Перед ним стоял высокий, узкоплечий человек с редкой бороденкой. Боски Фултон явно искал ссоры, Шалако это понял сразу и не собирался отступать. Шалако слишком хорошо знал, что малейшую неуверенность тот примет за проявление страха.

— Не твое собачье дело, — холодно сказал он, наступая на Фултона.

Немногие ганфайтеры готовы стреляться в упор. Большинство их кичатся своими способностями быстро выхватывать револьвер, но на близком расстоянии слишком много вероятности, что убиты будут оба… а умирать никому не хочется.

Фултон сделал шаг назад, восстанавливая дистанцию, но Шалако продолжал наступать.

— Не твое дело, — холодно повторил Шалако.

Фултон уставился на Шалако в надежде его смутить, но в ответном взгляде он прочел только презрение и кое-что еще, что понравилось ему еще меньше.

Прежде чем Фултон произнес что-то еще, вмешался Харрис.

— Боски, ему одолжила жеребца леди Карнарвон. Все в порядке…

— Одолжила? — У Боски глаза полезли на лоб. — Она никому не дает даже прикоснуться к нему.

Подошел Фредерик фон Хальштат; не обращая внимания на Фултона, он взглянул на коня, затем на Шалако.

— Леди Карнарвон одолжила вам жеребца? — с сомнением спросил он. — Не могу поверить.

Появились Лора Дэвис и Ирина.

— Да, Фредерик, я одолжила ему Мохаммета. Если апачи нападут, с мистером Карлином он будет в большей безопасности, чем с нами.

— Нападут? Значит, ты веришь этим сказкам?

— Ты забыл, Фредерик, мы приехали вместе. Выстрелы были вполне реальны.

— Если успеете уйти отсюда, направляйтесь к Форт-Каммингсу, — посоветовал Шалако. — В нем командует подполковник Форсайт. — Он явно оттягивал отъезд. — Снесите еду и патроны в конюшню. К рассвету апачи окружат лагерь, хотя вы никого не увидите. Судя по дымам, индейцы ушли из резервации и присоединились к Чато, а это значит — армия оповещена и Форсайт выйдет в поход. Если подожжете фургоны, вполне возможно, что армия заметит дым и быстрее вас обнаружит.

— Сомневаюсь, что до этого дойдет, — отозвался фон Хальштат. — Нас много и мы хорошо вооружены, а у некоторых есть военный опыт.

— Не важно, какой у вас опыт, на этой войне вы новобранец. — Шалако подобрал поводья. — Спасибо, мэм, и всего хорошего. Вы настоящая женщина.

Он направил араба в темноту за конюшней и остановился, отсеивая звуки лагеря и слушая только пустыню. Жеребец рвался в путь.

Арабу нравилось ощущение ночи и пустыни, наверняка забытые, атавистические воспоминания будоражили жеребцу кровь.

Навострив уши, изящный, словно танцор, черный араб шел по сухому руслу в тени обрыва. Копыта беззвучно ступали по мягкому песку. Несколько минут они осторожно двигались на запад, но вскоре Шалако почувствовал, что жеребцу что-то не нравится на севере. Шалако позволил коню взять немного южнее, полагая, что тот учуял апачей.

В восьми-девяти милях к западу лежали горы Анимас. Шалако знал их лучше, чем Хетчет, и знал убежище, где, если повезет, можно спрятаться. Но чем дальше он ехал, тем больше им овладевала тревога.