– Это Вова. Познакомься, – сказала она, когда из иномарки вылез низенький толстый мужчина с бородой. – Вова, это Оленька, моя новая соседка...

Она говорила с этим солидным дядей, больше похожим на иллюстрацию к книжке про «новых русских», точно с ребенком – весело и чуть-чуть насмешливо. Кажется, у него даже золотая цепь на шее висела...

– Очень приятно, – невнятной скороговоркой пробормотал Вова, быстро оглядев меня, – в его взгляде не было ничего, кроме безразличного неодобрения, и тут же увлек мою спутницу куда-то в сторону.

– Извини, я сейчас! – крикнула Инесса.

Она была много выше его, с улыбкой над ним склонилась, а Вова принялся что-то быстро шептать ей на ухо. Он держал ее за руки трепетно и почтительно, и, несмотря на свою бороду, золотую цепь и иномарку, было заметно, что он полностью находится в подчинении у Инессы.

– Нет-нет, ты же видишь – я не одна, – сказала Инесса, кивнув в мою сторону. – Что за нетерпение... я позвоню тебе завтра.

Бородач опять ей что-то шепнул на ухо.

– Подвезти? О нет, мы просто гуляем, не надо нас никуда везти... До завтра.

Он залез в свою иномарку, забыв попрощаться со мной, и так же бесшумно скрылся.

– Милейший человек! – Инесса с улыбкой посмотрела ему вслед. – Но очень стеснительный.

– Да уж... – неопределенно заметила я.

– Если тебе интересно, я могу сказать, кто он мне... – заявила она, глядя мне прямо в глаза.

– Жених?

– Можно и так. Или еще – бойфренд...

– Ты вовсе не обязана...

– Господи, лучше уж мне самой сказать, чем какая-нибудь тетенька начнет сплетничать обо мне и назовет милейшего Владимира Ильича моим хахалем – глупое слово, я его не люблю... – вздохнула она. – Его, ко всему прочему, Владимиром Ильичом зовут – лишний повод для комплексов.

– Странно, что у него комплексы. Это его машина?

– Да. Машина его, особняк на проспекте Мира тоже его, и наша фабрика... Он генеральный директор Тишинской швейной фабрики, – хихикнула Инесса. – Я понимаю, почему ты спрашиваешь, – разве могут у такого человека быть комплексы? Еще как могут! Он шепелявит, при разговоре брызжет слюной, дико боится всех женщин, боится темноты, ненавидит свое имя, свою внешность, не выносит, когда кто-то за его спиной начинает смеяться, потому что принимает все на свой счет, но при всем при том он очень успешный бизнесмен. Уж не знаю, как ему удается заниматься делами, но наша швейная фабрика известна на весь район, и даже в Москве открыт магазинчик, где-то на Садовом... Одежда неплохая, сшита отлично, ткани мы заказываем в Германии.

«Мы»!» – усмехнулась я. Впрочем, в такой глуши, наверное, все говорят «мы», ибо чувство сопричастности и единения, которого нет в урбанистическом мегаполисе, коим является столица...

– О чем ты задумалась? Наверное, считаешь, будто мне крупно повезло, что я являюсь любовницей Владимира Ильича, что такой, как я, пристало быть на содержании... – она говорила полушутя, и мне немного не по себе стало от прозорливости Инессы.

– Нет-нет, я ни о чем таком...

– В сентябре мы собираемся расписаться, – задумчиво произнесла моя спутница, глядя куда-то в сторону. – Он настаивает. Я в принципе тоже не против, хотя семейная жизнь – это так скучно...

– Детям нужен отец! – назидательно возразила я.

– Детям? – Она широко открыла свои прекрасные светло-карие глаза и расхохоталась. – Ты видела моих детей?

– Нет, – промямлила я, совершенно не понимая ее иронии, – но я слышала, как один из мальчиков играет на фортепьяно, дивно играет...

– Со следующего года он будет учиться в Москве. Здешняя учительница музыки, Роза Айратовна, удивительная женщина и талантливый педагог, при всех своих достоинствах уже не может ему ничего больше дать, а Боре надо идти дальше. Он вундеркинд! – опять засмеялась она. – Учти, я посылаю его в столицу не за счет Владимира Ильича, а совершенно бесплатно, ибо есть программа поддержки талантливых детей, в той школе, куда он отправляется, его берут с руками и ногами... У него есть даже способности к композиции!

– Потрясающе! – восхитилась я. – Надо непременно познакомиться с твоими детками.

– Да уж, никуда ты от этого не денешься, – ласково произнесла Инесса, беря меня под руку. – Что, в обратный путь? Кстати, они сейчас гуляют – эти ужасные ролики... Возможно, мы их по дороге встретим, они раскатывают по всему городу, такие лихачи...

Я представила себе детей, лихо раскатывающих по Тишинску на роликах, и мне даже стало немного не по себе. Правда, Тишинск тихий город и очень небольшой, но оставлять детей без присмотра... А вдруг они упадут!

– Ты не боишься отпускать их одних?

Она помолчала, внимательно и ласково глядя на меня, а потом отрицательно покачала головой.

Обратный путь, как ни странно, дался мне гораздо легче, я почувствовала себя почти здоровой. Мимо, поднимая тучи пыли и нещадно громыхая, промчался грузовик.

– Потапов, Люськин муж. Они наши соседи, живут в домике напротив.

– Как здесь мило, все друг друга знают... – вздохнула я.

Навстречу нам, с гиканьем и свистом, мчались на роликовых коньках двое подростков. Прямо на нас, и не думая сворачивать. Прямо помешалась молодежь на этих роликах! Все мое пасторальное настроение вмиг улетучилось.

– О господи, хулиганы! – ахнула я, цепляясь сильнее за локоть своей спутницы. Как я могла забыть, что во всех этих маленьких городах разгул преступности и беспредел, под прикрытием местной мафии орудуют многочисленные банды, и вообще, наркотики и алкоголизм...

– Чему ты радуешься? – в отчаянии вскричала я, подталкивая Инессу к обочине. – Они же нас сейчас собьют!

Похоже, ее эта перспектива совершенно не пугала. Она раскинула руки, и старший из подростков, вернее, не подросток и не юноша даже, а какой-то Чингачгук, громила в полосатой майке и с гривой смоляных волос, на ходу обнял ее и ловко затормозил. «Промискуитет[1]какой-то! Нет, куннилингус... – лихорадочно пыталась я вспомнить слово. – Свальный грех!»

– Привет, ма! – хриплым баритоном произнес Чингачгук. – А мы тут балуемся... Это она? – он кивнул в мою сторону.

– Да, это Оленька, – вся сияя, кивнула Инесса. – Они с тобой хотели познакомиться, очень беспокоились о твоем здоровье. Это Глеб, мой старший. А это Борис. – Она указала на другого подростка, чуть помладше, тоже смуглого и, в отличие от брата, аккуратно подстриженного, который молчаливо стоял поодаль, нетерпеливо елозя на коньках. – Это он у нас на фортепьянах!

Честно говоря, я ничего не поняла. Инессе был тридцать один год, в моем представлении ее дети должны быть по крайней мере школьниками младших классов, а тут какие-то лбы... Может быть, они приемные?