– Почему? – разочарованно спросил Максим.

– Сейчас моя тетя вернется. Позвони еще кому-нибудь.

В трубке раздался непонятный стук, словно Максим в отчаянии колотил ею об стенку.

– Да всем уже звонил, – наконец сказал он. – Никого нет. Хотя… Послушай, ты помнишь, где Бельмуд живет?

– Примерно помню.

– Второй подъезд, пятый этаж, квартира слева, как выходишь из лифта. Подойди к нему сейчас, объясни ситуацию. Пусть приготовится. Сходишь?

– Схожу, – не смея ему отказать, произнес я. – Он точно дома?

– Наверняка.

– И когда ты придешь?

Максим без паузы выпалил:

– Через час. Ты уже начинай выдвигаться.

– Хорошо. Покупать ничего не надо?

– Возьму сам. Все, выходи.

Я нашел Лешу довольно быстро. Он и в самом деле был дома, правда, не в лучшем расположении духа.

– Проходи, – мрачно сказал он, увидев меня.

Я вошел в его спальню и, присев на разобранную постель, повторил слова Максима. Леша помрачнел просто до невозможности.

– Вот же придурок! – плюнул он. – Никогда заранее не предупреждает!

Я развел руками.

Макс пришел уже через полчаса. Он стоял посередине, держа одну девушку за плечи, а другую обнимая за талию.

– Привет, – сказал Леша, окидывая их цепким взглядом.

Девушки выглядели неплохо, хотя были явно старше нас.

– Влада, – улыбнулась одна из них.

– Вита, – улыбнулась вторая.

– Приятно, – буркнул Леша, одергивая свой халат, в который он зачем-то облачился незадолго до их прихода. – Алексей.

Они прошли на кухню, а я остался в прихожей. Меня, разумеется, никто девушкам не представлял.

– Шольц! – все же крикнул мне Максим через минуту. – Чего ты в коридоре застрял? Поезда ждешь?

Я зашел в кухню. На столе уже стояли две бутылки коньяка.

– Садись, – кивнул мне Леша, и я сел на краешек стула, чувствуя себя ужасно.

– Ну, как говорится, за знакомство! – усмехнулся Максим. – Бельмудский, наливай.

Вот оно что! Оказывается, фамилия Леши – Бельмудский. А я-то гадал, как возникло такое неблагозвучное прозвище.

– Я не буду, – сказал я, и никто, к моему удивлению, не стал меня уговаривать.

Вскоре оказалось, что девушки тоже не хотят пить. С грехом пополам одолев первую рюмку, они упорно отказывались поддаваться двойному натиску Макса и Леши.

– Даже не знаю, – наконец сказал Максим. – Наверняка даже члены общества трезвости уже согласились бы выпить, а вы – в никакую.

– В никакую, – улыбнувшись, подтвердила Вита.

Леша пустым взглядом обвел кухню и заметил карты, лежащие на холодильнике.

– Во, – оживился он, – давайте в карты поиграем.

– Хорошо.

– На желание, – твердо сказал Леша, тасуя карты.

Вита проиграла первой. Максим удовлетворенно откинулся на стуле и снисходительно бросил:

– Выпей сто грамм коньяка.

Вита засмеялась:

– Нет. Загадывай что-нибудь другое.

Максим с тоской взглянул на Лешу.

– Поцелуй тогда этого славного парня, – насмешливо сказал он, имея в виду меня.

Я жутко покраснел и пихнул его под столом ногой.

– Не надо меня целовать!

– Хорошо-хорошо, – буркнул Леша. – Сиди спокойно.

– Еще пару рюмок – и к нам придет дядя! – ухмыльнулся Глайзер, толкая его локтем.

Девушки вопросительно посмотрели на Максима.

– Вы кого-то ждете?

– Нет, – замотал Макс головой, – Это такое выражение. «Дядя пришел» – это состояние полной невменяемости. Когда выпиваешь полбутылки водки, пару бутылок пива, полируешь все это коньячком, тогда и дядя приходит.

Влада подняла брови и, зевнув, поинтересовалась:

– Почему именно «дядя»?

Глайзер закинул ногу на ногу. Эту историю он любил и поэтому рассказывал ее нам много раз. Даже я слышал ее неоднократно.

– Сидел я как-то в «Отдыхе» – есть такой бар в нашем районе, там еще барменша клевая, Света, и, смешав водку с коньяком, достиг такого состояния, что слова «мама» выговорить не мог. Побрел домой, порвал джинсы. Несколько раз спотыкался на кочках и чуть не расквасил себе нос. А на моей лестничной клетке девчонка молодая живет, Оксана, – у нее сын маленький есть. Ну а я ведь как-никак для него являюсь взрослым дядей… И вот, значит, захожу я в тамбур, а тут, как назло, они стоят. Мальчик этот радостно кричит: «О, дядя пришел!» – а дядя на четвереньках ползает, кроме «быр-мыр-гыр» ни черта сказать не может! И вот с тех пор запала мне в душу эта фраза…

Девушки засмеялись, а я вышел в прихожую и подозвал Лешу.

– Что такое?

– Мне надо уходить… – пробормотал я.

– Да-да, – кивнул он. – Иди. Завтра словимся.

– Желаю вам успеха, – серьезно сказал я и ушел, совершенно не представляя, что делать дальше. Настроение испортилось – мне отчего-то было очень обидно, а отчего, я не знал.

Уже начинало темнеть. Бесцельно пошатавшись туда-сюда, я забрел на обшарпанную автобусную остановку и решил поехать в центр города, на Дерибасовскую.

Мне очень понравилась эта небольшая булыжная улица. По вечерам она расцветает огнями, повсюду играют уличные музыканты, не спеша прогуливаются улыбчивые люди, и у меня сразу появляется хорошее настроение. Точно такое же, как во время моих прогулок по старому центру Москвы.

Приехав, я первым делом направился в Горсад, где художники выставляли свои картины – чаще всего морские пейзажи и виды Одессы. Я остановился возле двух портретистов и стал глядеть, как они рисуют портреты.

Один из них, длинноволосый и бородатый – как и полагается быть художнику, – рисовал лицо молодой брюнетки, видимо, любовницы богатого пожилого кавказца, стоявшего возле нее. Другой рисовал женщину лет тридцати пяти, вокруг которой вился сын-школьник.

Люди, обступившие художников со всех сторон, негромко переговаривались.

– Посмотри, какие все красивые получились, – сказала девушка своему парню. Тот равнодушно пожал плечами.

– Ну так и должно быть.

Сколько людей, столько и мнений. Толстая женщина, мельком взглянув на портреты, бросила:

– Что-то совсем непохоже. Губы слишком тонкие, надо было сделать попухлее.

Возле меня остановилась молодая женщина с очень красивой и, наверное, очень дорогой прической. Поглядев на портреты, она восхищенно поцокала языком и завертела головой. Вскоре ее блуждающий взгляд остановился на толстощеком негре в больших роговых очках.