Тут все одного призыва, комсомольцы-добровольцы, спортсмены, почти все приехали откуда-то из специализированной учебки. Я моложе всех и пришел из «сапогов» — так здесь называют морскую пехоту. Тут нет взводов по двадцать восемь человек, как было у нас. Каждая группа меньше ровно вдвое. Уже есть коллектив, сложившийся без меня.

О том, как я попал в эту часть, меня никто не спрашивает. Все и так знают, что через Чернокутского. Меня не чморят, не наезжают, просто смотрят.

Командир группы — полная противоположность прежнему ротному, невысокий, сухощавый капитан-лейтенант Поповских, брюнет с правильными чертами лица, тридцати лет от роду. Все занятия с нами проводит сам. Кажется, нет той области военной науки, которой он не знает. Рассказывает очень увлекательно, с юмором и шутками. Приятно послушать, да и просто смотреть на такого человека. На службу приходит в гражданском костюме, а потом переодевается. Служит с интересом, как шепчутся матросы, иногда любит «покататься на синем дельфине», однако в пьяном виде никогда к подчиненным не лезет.

В первое же утро меня, еще не переодетого в морскую форму, погнали на пробежку. Я ожидал худшего, однако все прошло гладко, бежал ничуть не хуже остальных. В конце, когда была подана команда «максимальное ускорение», я рванул в своих яловых сапожищах так, что последние триста метров за мной стояли тучи пыли, а на землю сыпалась мелкая щебенка.

Мичман, заместитель командира, проводивший с нами зарядку, довольно заржал и сказал, чтобы я зашел к нему после завтрака в баталерку — переодеться. Он выдал мне новую форменку, воротник под названием гюйс, черную пилотку и почти невесомые короткие хромовые ботинки, два кругляша нашивок, именуемых на флоте «штат», и объяснил, что куда прикрепить.

Командир группы, зашедший в баталерку, сказал, что видел мою парашютную книжку. Он задал мне пару вопросов по этой части, остался доволен моими ответами, залез в шкаф, открыл ящик и сунул мне в руки парашютный значок.

— Вот тебе «прыгунок», носи на форменке, у нас разрешается. Спрашивать никто не будет, просто так у меня ни один человек его не наденет, но учти, спохабишься на прыжках, сдеру значок перед строем.

Минут сорок я приводил себя в надлежащий вид, пришивал «штаты» на положенные места, отглаживал брючины, заминал, как положено, пилотку. Мою старую форму мичман положил в вещмешок, с которым я прибыл. Сапоги я сам привязал к ремешкам, предназначенным для крепления химзащиты. Эта форма очень пригодилась мне для нарядов по камбузу и всяких строительных работ. А о преимуществе на зимних выходах хороших необрезанных яловых сапог перед короткими флотскими ботинками даже и говорить нечего. Правда, все это я узнал потом, а сейчас был совсем юный карась, водолаз-разведчик.

Служить и учиться здесь было очень интересно. Пока мы были в статусе молодой группы, проходящей боевое слаживание, не ходили ни в какие наряды и не привлекались на подсобные работы. Нам предстояло освоить всю программу обучения, совершить несколько прыжков, учебных спусков с аквалангом, поучаствовать в учениях. Только после этого мы станем полноценной группой специального назначения.

Надо сказать про одну интересную особенность нашей группы. Она была «английской». Занятия по заморскому языку проводили несколько преподавателей. Мы заучивали американский военно-морской слэнг, команды. Некоторые занятия по материальной части стрелкового вооружения проходили на английском языке. Матросы поговаривали, что есть еще группы «японцев» и «французов». С расспросами, как я понял, лучше ни к кому было не лезть. Значит, так надо. Мне-то что?

Как ни странно, с физической подготовкой мне здесь было намного легче. Бегать я не переставал, выпросил у своего мичмана поношенный рюкзак десантника образца пятьдесят четвертого года, забил его песком и носился на утренних кроссах с ним за спиной. Для занятий мы переодевались в маскировочные халаты, уже порядком потрепанные и выцветшие, получали оружие и снаряжение, макеты тротиловых шашек, выпиленные из дерева и залитые для веса свинцом, учебные гранаты, по нескольку автоматных рожков с холостыми боеприпасами, малогабаритные радиостанции «Сокол» и со всем этим добром летали по окрестным сопкам.

Больше всего мне нравилась тактико-специальная подготовка и топография. Мы ходили по азимуту, искали заместителя командира группы, изображавшего из себя вражеского разведчика, пытались, разбившись на пары, скрытно подойти к нему и бесшумно захватить. Командир постоянно экспериментировал с составом пар, смотрел за перебежками, переползаниями, развертыванием группы в боевые порядки и вечно был всем недоволен.

Иногда мы, навьюченные по самое не могу, спускались к морю, заходили в него по грудь, а потом долго и упорно шли вдоль берега. Это выматывало нас куда больше, чем утренние пробежки. Каждый из нас делал петлю из троса и накидывал ее на плечо бойца, идущего сзади. Мы тащили друг друга паровозиком.

Как-то раз мы прошли больше трех километров и свернули за скальный выступ. Каплей дал команду на разворачивание в линию и выход на берег. Пока мы суетились, с берега по нам открыли огонь матросы старшего призыва, обеспечивающие проведение занятий. В нашу сторону полетели несколько взрывпакетов, специально приготовленных для срабатывания в воде. Кто-то попытался нырнуть, и его тут же контузило.

Я кое-как сорвал автомат с плеча и дал несколько очередей в сторону берега. Куда там! Из-за камней нас поливали несколько стволов. Матросы-разведчики служили уже достаточно долго, и обнаружить кого-либо из них не было никакой возможности. Полный провал!

Мы выползли на берег и побежали по азимуту, даже не слив воду из ботинок.

Вечером был разбор полетов. Командир посмеялся над нами, особенно над теми, кто попытался уйти под воду, сравнил их с рыбами. Но нам было как-то не смешно.

Перед отбоем я возвращался из гальюна со свежевыстиранными носками и наткнулся на двух парней из моей группы, которые шли сегодня со мной в связке. Они меня не пропустили.

Один толкнул плечом, а второй процедил сквозь зубы:

— Куда прешь, салага?! Ты мне, падла. сегодня чуть ухо не отстрелил!

Ну вот, началось. Все нормально, со всеми ровные отношение, и тут на тебе — какие-то нелепые предъявы. Я моложе я их по призыву, не спорю, но все равно мы здесь все одинаковые. Чего ерепениться-то? Наш командир как-то сказал, что в группе нет явных лидеров. Эти два брата-акробата услышали его слова и теперь пытались исправить такую вот недоработку. Я как раз вариант вполне подходящий, самый молодой по призыву, тем более из «сапогов». Можно и с меня начать.

Я стоял и молчал. Сзади подошли еще два матроса и со скучающим видом стали