Уж лучше бы остались Соберсы, возмущенно подумала Розамунда, с ними веселее. Хмурые, неприветливые Соберсы, с их вечным нытьем и грызней, с аккуратными рядочками чахлой рассады, которую мистер Соберс неизменно высаживал каждую весну вопреки неизменным же протестам миссис Соберс. Практически каждый вечер можно было завязать увлекательную беседу — начать со слов: «Знаешь, из-за чего на этот раз лаются Соберсы?» — и, потешаясь над этими бедолагами, наслаждаться счастьем собственного брака.

Лежа без сна в ту первую ночь, глядя в открытое окно на тающую луну, Розамунда дико тосковала о Соберсах. Вспоминала сапоги мистера Соберса, которые он никогда не вытирал, возвращаясь в дом из сада; вспоминала родственников миссис Соберс, которым он постоянно грубил… Как было весело! А теперь… Словно долгий захватывающий сериал с катастрофами оборвали на самом интересном месте и заменили дурацкой безоблачной историей, где ни у кого никаких проблем и где, представьте себе, даже имеется японский хин с красной ленточкой… Розамунда так и видела его на обложке глянцевого журнала, в объятиях хорошенькой, благовоспитанной барышни…

— Сестра у нее тоже ничего, — неожиданно донесся до нее голос Джефри. Она было решила, что он уже спит. — Посмирнее, конечно, чем Линди. Более замкнутая. Но хорошая.

— Да, они обе очень хорошие, — как попугай отозвалась Розамунда и порадовалась, что муж не видит ее лица.

Терпеть не могу хороших людей, думала она в бешенстве. Обожаю гадких людей! Гадких, отвратительных, занятных людей. Только они — тема для настоящего разговора, для смеха. Только они, могла бы она добавить, позволяют мне чувствовать собственное превосходство. Но не пускаться же в столь малоприятные размышления посреди ночи… Розамунда прикрыла глаза от бледнеющего сияния ночи и заснула.

В следующий раз она увидела Линди в понедельник утром. Дивное было утро — тихое, золотое, с накатывающими волнами теплого воздуха, самое подходящее для того, чтобы затеять стирку в саду, или сесть под деревом и написать письма, или приняться за штопку. А еще лучше просто улечься на травку и смотреть сквозь зелень листвы в жаркое безмятежное небо. Именно этим Линди и занималась. Увидела, как за забором Розамунда привязывает бельевую веревку, и окликнула:

— Рози! Неужели ты работаешь? В такой денек! Но это же невозможно! Это следует запретить законом! Иди сюда и немедленно выпей кофе глясе!

Это прозвучало приветливо и неподдельно дружелюбно. «Я ей и в самом деле нравлюсь!» — с удивлением подумала Розамунда. Почему она решила, что неприязнь, которая терзала ее прошлой ночью, должна быть взаимной? Розамунда опустила на землю корзину с бельем, забыла минутное раздражение, вызванное этим «Рози», и через штакетник перешагнула в соседний сад.

Кофе глясе оказался сказочно хорош — в высоких тонких стаканах, темно-лиловый, с пухлыми шарами взбитых сливок, соблазнительно выскакивающими на поверхность, стоило размешать напиток. «А вот я ни за что не стала бы так хлопотать ради соседки», — думала Розамунда, и ее грызла совесть. Чтобы загладить вину за это и за все недобрые мысли последних сорока восьми часов, она лезла вон из кожи, проявляя благодарность.

Кроме того, Розамунда умирала от любопытства. Ей хотелось узнать о двух сестрах буквально все: как они жили раньше, как живут сейчас, как собираются жить дальше? Почти бессознательно она сделалась настолько обаятельной и дружелюбной, насколько это необходимо, чтобы другая живая душа выложила перед тобой все свои тайны. Это сработало на удивление легко и быстро. А может быть, Линди и сама играла в ту же игру?

— Бедняга Эйлин… Странная она девочка, — начала Линди, помешивая кофе, мутный от растворившихся сливок. — И хорошенькая, и обаятельная, и все такое. И умница к тому же. Гораздо умнее меня, точно. В смысле, в школе всегда лучше училась. Казалось бы, просто создана для счастливой и успешной жизни…

— А это не так? — с беззастенчивым любопытством поинтересовалась Розамунда. Чего теперь стесняться, раз Линди сама принялась откровенничать.

— Не так. Это удивительно, но что бы Эйлин ни затеяла, результат один — крах. Недостает в ней, что ли, чего-то… Энергии? Живости? Чего-то, что помогает твоей жизни катиться своим чередом. Всего ей приходится добиваться огромными усилиями. И еще большими усилиями удерживать. Например, ее брак. Страшно было смотреть, как она тянет эту лямку!

— Что же случилось? — спросила Розамунда, вполне, впрочем, уверенная, что узнает все и без подсказок. — Ты вроде говорила — они разошлись?

— Точно. И парень-то был неплохой. Такая жалость. — Покручивая в руке стакан, Линди уставилась прямо перед собой в переплетение зеленого и золотого. — Если бы у меня был муж, — внезапно сменила она тему, — и при этом я бы еще и работала, я бы в лепешку разбилась, чтобы он не чувствовал себя виноватым. Я бы, например, исхитрялась приходить домой с работы так, чтобы хватало времени к его возвращению привести в идеальный порядок и квартиру, и себя. Встречала бы его спокойно, без суеты. Мужчины любят, когда жена тиха и спокойна, а не бегает с вытаращенными глазами, торопясь поспеть с ужином. Им нравится думать, что она весь день только и делала, что наводила красоту для их удовольствия.

— Легко сказать! — Розамунда не могла удержаться от возражений. — Попробуй-ка, если целый день торчишь на работе. Немыслимо! Особенно для молоденькой девушки. Ведь твоя сестра, наверное, была совсем юной, когда вышла замуж?

— Кто? Эйлин? Ну нет, не такая уж она молодая, — довольно резко не согласилась Линди. — Это ее детские манеры вводят тебя в заблуждение. Она была взрослой — во всяком случае, я считаю, достаточно взрослой, чтобы соображать, что творит со своей семейной жизнью. Вечер за вечером у них происходило одно и то же: Бэйзил приходит с работы, а его жена как угорелая носится по дому, застилает постели, перебирает фасоль, чистит камины… Словно задалась целью заставить его мучиться угрызениями совести. Роковая ошибка всех женщин — заставлять мужчину чувствовать собственную вину. Это убийственно. Но Эйлин ничего не видела.

— А может, она все прекрасно видела, — горячо возразила Розамунда, — но что, скажи на милость, она могла сделать? Сама я, конечно, не знаю, каково это — совмещать мужа и работу: замуж вышла, работу бросила. Но уверена, это ужасно трудно. Все домашние дела остаются тебе на вечер. И если муж не помогает, разумеется, он должен страдать от угрызений совести. И вот что я тебе скажу — поделом ему! В таких случаях, как этот, он просто обязан помогать.

Линди покачала головой и скептически улыбнулась. Розамунде эта улыбка совсем не понравилась.

— Просто диву даешься, как замужние женщины дружно встают на дыбы, когда речь заходит о работающих женах, — задумчиво проговорила Линди, улыбаясь самой себе. — Работают они сами или не работают — неважно, их первая мысль: «Как тяжело приходится жене!» Такое впечатление, будто они вознамерились вооружиться этой проблемой, как дубиной, и отлупить своих мужей, иными словами — дать выход собственной подсознательной враждебности. «Это несправедливо!» — твердят они, как ребятишки в детской. А по-моему, не о «справедливости» надо думать. Я бы хотела, чтоб мужчина, которого я люблю, нашел дома то, что дорого сердцу любого мужчины — отдых, покой и уют. И уверенность, что единственная забота его жены — ухаживать за ним. Его абсолютно не интересует, что жена весь день работала, и незачем совать ему это в нос, как делает большинство жен.