Несколько раз в домике ненадолго останавливались канадцы, прибывшие вниз по реке в поисках работы на фабрике, но старый мистер Крейн неохотно сдавал жилье рабочим, поэтому какое-то время домик пустовал.

Он оставался незанятым, когда Исабель впервые приехала в Ширли-Фоллс, чтобы предварительно разузнать, есть ли у нее возможность нормально растить здесь ребенка и найти мужа, что, собственно, и было главной ее мечтой. Маленький белый домик сейчас же покорил ее как «замечательное временное жилище». Исабель так и сказала мистеру Крейну, а тот стоял посреди гостиной, засунув руки в карманы и кивая лысиной, испещренной старческими веснушками. Он предложил Исабель покрасить стены и позволил ей самой выбрать цвет. Ей понравился неяркий, вбирающий свет колер, который в магазине назывался «Райские врата». Исабель сшила занавески, которые до сих пор висели на окнах, посадила садик на заднем дворе, уставила подоконники ящиками с фиолетовыми петуньями и розовой геранью, и старый мистер Крейн остался очень доволен. Много раз он предлагал Исабель купить этот дом на очень хороших условиях, но она всегда отказывалась, хотя у нее и осталось небольшое наследство от матери: для нее это было лишь временное пристанище.

Но нет ничего более постоянного, чем временное. Они прожили здесь уже четырнадцать лет. Порой при мысли об этом Исабель физически мутило, как будто она нахлебалась затхлой стоячей воды из пруда. Жизнь шла своим чередом, как и положено, а у нее по-прежнему не было твердой почвы под ногами, словно у птицы, сидящей на заборе. А однажды и этот забор может рухнуть, если, не дай бог, мистер Крейн умрет. Она не знала, как деликатно выспросить у мистера Крейна, что в этом случае будет с их договором об аренде. Но чтобы выкупить дом — об этом она и слышать не хотела, невыносимо было думать, что ее настоящая жизнь так и пройдет без нее где-то в другом месте.

Тем временем лишенный подвала и чердака дом совершенно не защищал от летнего зноя. И особенно этим летом. Негде было укрыться от жары, негде спрятаться друг от друга. Даже спальни под самой кровлей не могли стать местом уединения, потому что были разделены очень тонкой перегородкой. Исабель боялась оставлять вентиляторы включенными на ночь — а вдруг замкнет проводка, и поэтому душными ночами дом был неподвижен и тих, через тонкую стенку был слышен малейший шорох.

Эми лежала в трусах и футболке, свесив голые ноги с края кровати, и ей было слышно, как мать пукнула, коротко и приглушенно, словно спохватившись. Эми провела рукой по лицу и принялась вглядываться в темноту. Поднявшись к себе после ужина, она достала из ящика стола маленький дневник — подарок матери на прошлое Рождество, и записала фразу: «Вот и еще один восхитительный день прожит». Разумеется, мать прочтет ее. Она все время читала записи в дочкином дневнике. Едва развернув рождественский подарок, Эми сразу сообразила, что так оно и будет. «Я подумала, в твоем возрасте хочется иметь что-то в этом роде», — сказала мать, но то, что она при этом избегала смотреть дочери в глаза, открыло правду. «Какой красивый! — ответила Эми. — Спасибо, мамочка!»

Поэтому Эми всегда была начеку. Она писала, к примеру: «Сегодня мы со Стейси приятно провели вместе ланч», что означало: они выкурили по две сигареты в рощице за школой. Но все лето Эми каждый вечер писала в дневнике одну и ту же фразу: «Вот и еще один восхитительный день прожит». Она в тринадцатый раз аккуратно вывела эту строчку прямо под датой, а потом бросила дневник под кровать и улеглась на спину. Она слышала, как с размаху защелкнулась дверца буфета, знала, что мать сейчас пойдет в гостиную и будет листать «Ридерз дайджест», покачивая ногой. Эми чувствовала, что черная тетива между ними до сих пор (и всегда) на месте, теперь она протянулась из ее спальни прямо к матери вниз. И вот Эми внезапно встала и крикнула, свесившись с перил: «Мама, а Стейси беременна. Вот что я хотела тебе сказать».

Итак, дело сделано.

А теперь — темнота, ее мать пукнула в темноте, обеим некуда деваться. Разве что уснуть, но в такую жару уснешь нескоро. Эми уставилась в потолок. Фонарь над крыльцом на ночь не выключался, его свет проникал в окно: прямо над Эми на потолке расплылось пятно размером с подстановочную тарелку. Всего лишь потеки: зимой на крыше подтаял сугроб, и это была катастрофа. «Какой кошмар!» — выдохнула той ночью Исабель, стоя в дверях комнаты Эми. «Какой кошмар, ужас какой!» — она произнесла это, как будто вид расплывающегося пятна сейчас будет стоить ей жизни.

Но для Эми это было напоминание, словно друг, причиняющий боль, потому что именно той зимой — в январе, за день до случившегося она познакомилась с мистером Робертсоном.

Она не любила ходить в школу, не любила плыть по течению вместе с остальным школьным планктоном. Но она знала, что не была одной из тех нелепых и фальшивых личностей, которые сильно выделялись на общем фоне. Правда, ее половое созревание имело дерзость наступить раньше, чем у остальных, и тогда, несколько лет назад, ей казалось, что она отличается от всех. На самом деле она просто благополучно следовала мимо них, за исключением неожиданной дружбы со Стейси Берроуз, а Стейси была из тех девочек, которые пользовались успехом. Тем не менее однажды осенью именно она впервые предложила Эми сигарету и до сих пор была преданна совместным набегам в лесок в обеденное время. Зачастую для Эми эта встреча была единственным светлым пятном за весь день. Обычно она прятала лицо за пышными золотыми волнами — кажется, роскошные волосы были ее единственным достоянием. Даже популярные девчонки частенько говорили ей у зеркала в туалете: «Боже, как я завидую твоим волосам, Эми». Но она вела тихую и незаметную жизнь, была натурой застенчивой, часто испытывая растерянность и смутную неловкость.

И вот в тот самый день, как раз когда работник старого домовладельца счищал сугробы с крыши бывшей конюшни, Эми входила в кабинет математики. И конечно, ничто не предвещало ничего интересного. Она терпеть не могла математику и ненавидела математичку — мисс Дейбл. Ее все ненавидели. Она была старухой и жила с братом — тоже стариком. Годами школьники отпускали шуточки на их счет, мол, мисс Дейбл занимается сексом с собственным братом. По правде сказать, шуточки сами по себе были гнусные. Обсыпанная перхотью голова старухи местами была покрыта проплешинами, ярко-розовыми, как заживающая рана. Даже зимой она носила блузки без рукавов, и всякий раз, поднимая руку, чтобы написать что-то на доске, демонстрировала под мышкой спутанные заросли с прилипшими катышками засохшего дезодоранта.

Но мисс Дейбл в классе не оказалось. В тот самый день вместо нее у доски стоял какой-то человек. Он был невысок, с курчавой шевелюрой цвета жареного кофе и такой же темной пышной бородой, из-за которой рот его был совсем не виден. Он стоял, легонько поглаживая бороду, и смотрел сквозь очки в коричневой оправе на входящих в класс учеников. Его неожиданное явление внезапно заставило Эми почувствовать себя частью группы ребят, которые вошли вместе с ней, она даже переглянулась с самой Карен Кин. Одноклассники как-то непривычно смирно занимали свои места. Да и сам класс без мисс Дейбл выглядел совершенно иначе — и доска, строго раскинувшая свои зеленые крылья, и часы, показывающие точное время: десять часов двадцать две минуты. В воздухе повисло всеобщее заинтересованное ожидание. Элси Бакстер ерзала на стуле и хихикала, как дурочка, но ни один мускул не дрогнул на его лице, словно так и надо. Помедлив несколько мгновений, он представился: