— У вас сын?

— Не понял?.. — ответил он, недоверчиво глядя на меня.

Я рассказал о своих блужданиях по старой территории, о заколдованном дворике, увитом виноградом, и о мальчике с разноцветным мячом. Недоверие в глазах Шмальца исчезло, и он подтвердил, что в этой квартире живет его отец.

— Он тоже из старой гвардии, знает генерального еще с прежних времен. Теперь следит за порядком на старой территории. По утрам мы отводим к нему сына — моя жена тоже работает здесь, на заводе.

Еще я узнал, что раньше многие охранники жили на территории завода и Шмальц практически здесь вырос. Завод строился на его глазах, так что он знал здесь каждый закоулок. Жизнь посреди нефтеперерабатывающих установок, реакторов, дистилляторов, турбин, силосных башен и железнодорожных цистерн — даже мне, с моей любовью к индустриальной романтике, такой жребий представляется довольно унылым.

— И у вас никогда не возникало желания найти какую-нибудь работу за пределами РХЗ?

— Не хотел огорчать отца. Он всегда говорил: наше место здесь, генеральный же тоже не бросает лямку.

Он посмотрел на часы и вскочил.

— К сожалению, мне пора. С часу у меня — личная охрана. Спасибо за обед.

Мои послеобеденные штудии в отделе кадров не принесли положительных результатов. В четыре часа я окончательно убедился в бесполезности изучения личных дел. Я заглянул к фрау Бухендорфф, о которой уже знал, что ее зовут Юдит, что ей тридцать три года, что у нее высшее образование, что она преподаватель немецкого и английского, но не нашла подходящей работы по специальности. На РХЗ она уже четыре года, сначала работала в архиве, потом в отделе по связям с общественностью, где ее и заметил Фирнер. Жила она на Ратенауэрштрассе.

— Сидите, сидите! — сказал я, заметив, что она шарит ногами под столом в поисках туфель.

Она предложила мне кофе.

— Спасибо, с удовольствием выпью с вами кофе за наше добрососедство. Я прочел ваше личное дело и теперь знаю о вас все, кроме количества принадлежащих вам шелковых блузок. — На ней и сегодня была шелковая блузка, только на этот раз наглухо застегнутая.

— Это вторая, а если вы в субботу придете на прием, то увидите и третью. У вас уже есть приглашение? — Она придвинула ко мне чашку и закурила сигарету.

— А что за прием? — поинтересовался я, косясь на ее ноги.

— У нас с понедельника находится делегация из Китая, и на прощание мы хотим показать гостям, что у нас не только установки и агрегаты, но и угощение лучше, чем у французов. Фирнер считает, что для вас это удобный случай познакомиться и пообщаться кое с кем из интересующих вас лиц в непринужденной обстановке.

— А с вами я смогу пообщаться в непринужденной обстановке?

Она рассмеялась.

— Я буду заниматься китайцами. Но среди них есть женщина, роль которой я так до сих пор и не поняла. Может, она специалист по вопросам безопасности? Ее никак не представили, значит, это своего рода ваша коллега. Красивая женщина.

— Вы подсовываете мне ее, чтобы избавиться от моих ухаживаний, фрау Бухендорфф! И даже кофе не даете. Сегодня же пожалуюсь на вас Фирнеру.

Я еще не успел произнести все это, как мне стало стыдно за свои слова. Затхлое старческое донжуанство!

На следующий день воздух над Мангеймом и Людвигсхафеном был совершенно неподвижен. От духоты рубашка прилипала к спине, даже когда я не шевелился. Езда по городу была сплошной нервотрепкой — фокстрот для педалей сцепления, газа и тормоза; ощущалась острая нехватка третьей ноги. На мосту Конрада Аденауэра движение вообще застопорилось: кто-то кому-то въехал в задний бампер, а вслед за ними столкнулись еще двое. Двадцать минут я сидел в пробке, смотрел от скуки на поезда и встречные машины и курил, чтобы не задохнуться от выхлопов.

Встреча с Шнайдером у меня была назначена на половину десятого. Вахтер в проходной № 1 объяснил мне дорогу:

— Минут пять, не больше. Идите прямо, а как дойдете до Рейна, еще метров сто влево. Увидите светлое здание с большими окнами — это и есть лаборатории.

Я пошел в указанном направлении. На самом берегу Рейна я увидел вчерашнего мальчика с мячом. Теперь у него было игрушечное ведерко на веревочке. Он черпал ведерком воду из реки и выливал в водосток.

Заметив и узнав меня, он крикнул:

— А я вычерпаю Рейн!

— Желаю успеха!

— А что ты тут делаешь?

— Мне надо в лабораторию, вон туда.

— А можно я с тобой?

Он вылил воду из ведерка и подошел. Дети часто липнут ко мне, не знаю почему. Своих у меня нет, а чужие чаще всего действуют мне на нервы.

— Ну, пошли, — сказал я, и мы вместе отправились к зданию с большими окнами.

Мы уже были метрах в пятидесяти от здания, когда из двери выскочили несколько человек в белых халатах. Они помчались вниз, к воде. Потом из двери повалила уже целая толпа — не только в белых халатах, но и в рабочих комбинезонах, вперемешку с секретаршами в юбках и блузках. Это было довольно забавное зрелище. Я даже удивился, как можно бегать в такую духоту.

— Смотри, он нам машет! — сказал мальчик.

В самом деле, один из сотрудников в белом халате махал обеими руками и что-то кричал нам, но я не мог разобрать его слов. Хотя понимать особенно было нечего — он явно кричал, чтобы мы поскорее уносили ноги.

Первый взрыв обрушил на дорогу град стеклянных осколков. Я схватил мальчика за руку, но он вырвался. В первые мгновения меня словно парализовало: я не чувствовал никаких ранений или повреждений и по-прежнему, несмотря на непрерывный звон стекла, слышал какую-то странную, оглушающую тишину. Я видел, как мальчик бросился бежать, поскользнулся на стеклах, с трудом удержался на ногах, но, сделав еще два-три нетвердых шага, упал и по инерции перевернулся.

Потом раздался второй взрыв, я услышал крик мальчика и почувствовал боль в правой руке. За хлопком последовало резкое, угрожающее, зловещее шипение. Этот звук поверг меня в панику.

Взвывшие где-то вдалеке сирены вернули меня к жизни. Они пробудили во мне выработанные за время войны рефлексы бегства, поиска укрытия, оказания помощи.

Я бросился к мальчику, схватил его левой рукой и потащил назад, туда, откуда мы пришли. Он не поспевал за мной, но не вырывался и усердно семенил за мной на своих маленьких ножках.

— Давай, малыш, скорее! Надо бежать, потерпи немного!

Прежде чем повернуть за угол, я оглянулся. Там, где мы только что стояли, поднималось в темно-свинцовое небо зеленое облако.

Я напрасно махал проносившимся мимо машинам «скорой помощи». Наконец мы добрались до проходной, и вахтер принялся хлопотать. Он знал мальчика, который испуганно вцепился в мою руку, бледный и весь исцарапанный.