— «Сатурн», что там у тебя? — вышел на связь командир полка.

Месяцев усмехнулся: с каких это пор комполка лично держит связь с командирами взводов? Для этого есть ротный, на худой конец — комбат, начальник штаба. Не надо напрягаться, товарищ подполковник, каждый несет по жизни свой крест. Вы — решительного офицера, не терпящего отступления от буквы и духа приказа, он — снятого с должности комроты. Все честно, не надо смазывать сливочным маслом танковые траки. Оно вкусно для бутерброда, а железу полезнее солидол…

— Что у тебя, я спрашиваю? — посчитав паузу слишком долгой, вновь включился в связь комполка.

— Выхожу к объекту, — нейтрально доложил Месяцев.

— Ты там давай, того… — пробубнилось в наушниках.

Что «давать», в каком направлении «того», — осталось за кадром. Или за эфиром. Ничего не изменилось за время, пока Месяцева снимали с должности, — все по-прежнему перекладывалось на плечи самого крайнего в армейской иерархии — командира взвода.

— Дам, — не менее нейтрально ответил Месяцев.

Комполка не мог не почувствовать его иронии, но смолчал, проглотил издевку. А он, комвзвода капитан Евгений Месяцев, спешится и поведет своих бойцов на незапланированную зачистку. Пусть и без разведданных. Плюс ко всему — в условиях нарождающегося словно из ниоткуда тумана: в горах это явление частое. И если что…

Оборвал себя. Высказывать обиды командирам на войне — себе дороже. Ладно бы одного шпыняли после этого, а то ведь дыры затыкать пошлют вместе с подчиненными.

Уже послали…

Ни спешиться, ни тронуться не успели. Из-за поворота улочки — крутого, опасного, где «бээмдешку» мог ждать выверенный выстрел в упор, в самый центр десантной эмблемы, выбежала с распростертыми руками женщина в черном. Она путалась в длинном, сплошь закрытом платье-чепкене, и лишь когда поддергивала ее перед очередной лужей, были видны еще белые вязаные носки и блестящие галоши. Зато впереди нее к десантникам неслась мольба:

— Врача! Доктора! Помогите!

Подавшегося с брони фельдшера Месяцев осадил ударом руки: сидеть, ты у нас один, а куда и зачем зовут — еще надо разобраться. Но отдал команду, которую перед этим так не хотел слышать сам Григорий Иванович:

— К машине!

Посыпались горохом с брони десантнички, выстроили «елочку» — оружие вправо-влево через одного. Прием порадовал Месяцева, и перед тем, как самому покинуть БМД, сообщил на базу:

— Я — «Сатурн». Приступаю к выполнению задачи.

Кажется, снова откликнулся командир полка, желавший удачи, но капитану слушать очередные извиняющие нотки в голосе подполковника удовольствия не составляло и он спрыгнул на землю. Солдаты подпустили к нему чеченку, и то, как она безошибочно угадала в нем старшего, Месяцева насторожило: в пятнистой однородной массе командир не должен выделяться ничем. Афганистан, теперь уже вроде такой забытый, вписал в боевые уставы свою кровавую строку: снайперы противника первыми выбивают тех, кто больше всех машет руками и кричит, отдавая распоряжения, на ком больше всего блестящего от погон и знаков. Подобное он вроде бы исключил из своей практики, но выходит, поведение подчиненных, оборачивающихся на него каждую минуту, тоже несет информацию наметанному глазу. И, возможно, объясняло, почему предшественник Месяцева погиб в одном из первых же своих боев.

— Там невестка, — протянула женщина руки сначала к нему, потом в сторону домов. — Невестка умирает. Рожает и не дышит. Дайте врача.

Григорий Иванович, не дожидаясь решения командира, подался в направлении села, и Месяцев только успел указать Аркадию Яровому: твое отделение — на прикрытие фельдшера. А прапорщик, словно всю армейскую жизнь принимал роды, а не лечил фурункулы у солдат, без тени сомнения уже скользил по следам, оставленным галошами старухи. Пожалуй, остались две профессии, которые бросают своих подданных без каких бы то ни было предварительных условий и колебаний в работу — пожарных и врачей.

Месяцев выбросил из кулаков растопыренные пальцы — рассредоточиться. Его поняли, заняли места вдоль каменных, увитых виноградом и малинником заборов, тянущихся вдоль улицы. БМД, прокашлявшись синими клубами дыма, по-кошачьи мягко перебирая траками, двинулись вперед, прикрывая броней десантников. И только фельдшер беззащитно скользил-торопился впереди всех за черной женщиной, на ходу распаковывая сумку с красным крестом и на ощупь определяя, что в ней есть для оказания помощи роженице.

«Плохо», — прошептал про себя Месяцев. В бою все плохо, что идет вне плана.

Григорий Иванович скрылся за поворотом, и капитан поторопил механиков-водителей — добавить оборотов. Не терять друг друга из виду, не оставлять неприкрытыми спины. Ребятни на улице не видно, это тоже не есть хорошо: детское любопытство пасует только перед страхом. Перед опасностью. Где и в чем она?

За поворотом открылся новый отрезок узкой безлюдной улочки, если не считать выглядывающих друг из-за друга белесых тополиных стволов. Прапорщик уже исчезал за синей железной калиткой в кирпичной стене, за ним, как нитка за иголкой, проскользнуло во двор и отделение Ярового. Юра Алмазов с первой БМД оседлал очередной уличный изгиб, одну машину Месяцев остановил у дома роженицы, третья сама осталась у поворота, который они только что прошли. Прикрылись. А на самом деле — заперлись. А сверху молочной крышкой гробика все гуще опускается туман. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, но на поддержку авиации в случае чего рассчитывать не придется. Что там у Григория Ивановича?

Месяцев заглянул во двор. По нему бродили куры вперемежку с утками, на правах хозяев загнав в углы и под навесы бойцов. Из-под ног шуганулся целый выводок белоголовых котят. На скрип калитки направилось сразу несколько стволов, но узнав командира, десантники одновременно кивнули на дверь в добротный кирпичный дом: там все происходит.

— Вроде померла, которая рожала, — прошептал Яровой, оказавшийся ближе всех к командиру.

— Прапорщик там один?

— Да.

— Что-то долго… раз умерла, — озабоченно поглядел на закрытую дверь капитан.

Поправил великоватый бронежилет — свой оставил, согласно табелю положенности, в роте, здесь пришлось одеть лучший из остатков. Прошелся несколько раз пальцами по усам, приглаживая их идеально подбритые склоны. Не за фельдшера волновался: в доме ему опасность не грозит, хозяева должны понимать, что в случае чего разнесутся эти стены по кирпичику, — боезапаса хватит. Но то, что стоит-топчется на месте взвод, что уходит время… Внезапная зачистка тогда дает эффект, если на нее брошены значительные силы, позволяющие блокировать село и переворошить каждый угол в каждом доме. Не задерживаясь ни около старых, ни около малых, ни около больных. А производить проверку тремя отделениями — только самих себя охранять. Прав был фельдшер, проскочили бы с ветерком и забыли. Не получилось. Долго думал. Теперь не хватало еще грех на душу брать за неудачные роды.

Дверь распахнулась, из нее высунулся пожилой бородач в папахе, безумно оглядел двор и снова исчез внутри дома. Ни привета, ни ответа на мучивший Месяцева вопрос. Но Иваныч-то должен понимать, что долг — долгом, а думать надо и о живых. Чтобы они остались живы.