один, но эхо его множит, мелодия простотой полна, внешнего мира отражений. Так шел мальчик день и ночь, спал лишь несколько часов на дню, травы здешние вкушал, и конца пути не наблюдал, привычен стал ему скудный распорядок дня, спускался вниз, поднимался вверх. Пещера вела лишь вперед, и не было иных дорог.

Минуло с тех пор двадцать пять лет, и сомневаться стал юноша аскет. Столько лет бредет неведомо куда, чтобы людей спасти, отыскать плодов чудесных, ценою своей жизни. Должен он в юные лета веселиться, с девами встречаться, пробовать и ошибаться, но вместо этого туннели пещеры темной, и посему созрел в юноше младом протест. Итак, пожертвовал он многим, однако не достиг обещанья исполненья, где сокровища бесценные те горы. Тогда он слезно вознегодовал и яростью воспылал. И мышь прилетела на зов страдальца, прикрепилась к потолку, задумчиво взглянула и спросила – “Чего ты хочешь, в чем твое желанье?” “Лишь поцелуй один с девой молодой, вот всё чего желаю я сейчас ” – ответил юноша. “И обретешь покой, но после возжелаешь больше” – заявила мышь. “Откуда знать мне, раз и малого не имею я” – горько говорил Изель. “Так ничего ты не имей, и обретешь свободу, продолжишь налегке намеченный провиденьем путь”. “Быть пустым, разве это дело”. “Одно есть у тебя, у тебя есть вера” – сказала мышь и удалилась, как и в первый раз. Изель оставил гнев и сомнения отбросил, и вправду верит он, что ждет в конце пути спасительное древо, только бы дойти, только бы все преграды претерпеть. Повзрослев, он стал сильней, быстрей, ловко карабкался по лианам ввысь и змеею просачивался в самые непроходимые туннели.

Минуло еще двадцать пять лет, и вот уже пятьдесят лет он странствует по пещере, и снова вознегодовал и ярость обуяла сердце взрослого мужчины, вопил истомно он и бил кулаками о камни, разбивая их. Мышь летучая прилетела на зов страдальческий и спросила – “Чего серчаешь, тебе ли горевать и гневаться?” “Разве это жизнь, как не сердится мне!” – восклицал Изель. “Желанье, каково на этот раз?” – поинтересовалась мышь. “Хочу семью, жену и деток, чтобы любили они меня, и я искренне их любил, дом построить я желаю, землю руками этими вспахать, собрать урожай, чтобы помнили меня потомки как любящего заботливого мужа и отца” – проговорил мужчина. “Велика мечта, тогда осчастливишь ты нескольких людей, но если далее пойдешь, то многих, многих ты спасешь” – заявила мышь. “Но буду ли счастлив я, будут ли помнить грешного меня?” – в отчаянии молвил Изель. “Не тебя, но твои дела. Не всё ли равно возрадовавшийся ребенок имеет кровь твою или чужую. Иди же и боле не ропщи” – огласила седая мышь и исчезла в свете над потолком. Утёр рыданья полувековой Изель, поднял главу, вперед взошел и вершину обозрел, еще одну преграду преодолел. А за грядой раскинулась поляна. Посреди древо сказочно растет, будто яблоня в саду.

“Глупый я и неразумный, возроптал перед последним шагом, ибо не знаем мы, когда окончится наш путь” – провозгласил Изель и к древу устремился. Тонко и в то же время величественно оно, листья белые и красные плоды на нем, обычные на вид, вокруг поток струится и питает корни древа. “Позволь, позволь мне чудесные плоды сорвать. Ведаю, не заслужил. Не мне, но им” – спросил Изель. “Всего одно” – древо отвечало. “И вправду, нет у меня мешка и карманов нет, я нищ и бос, как же понесу поклажу эту”. “Если бы всё это ты имел, то ничего бы тебе не досталось” – пропело древо. “Почему?” – недоумевая, он спросил. “Чем больше имеешь, тем сильнее искушенье, с грузом легче в пещере заплутать, пропасть”. “Раз так, сорву всего одно, положенное мне. Ведь обещался я принести плод животворящий”. Сорвал с веточки благороднейший Изель яблоко, гранат иль персик. Было не разобрать, ведь позабыл он, как выглядят они. Ветвями древо зашелестело, и путник ринулся обратно, в обратный путь немедля поспешил.

Минуло еще лет двадцать пять, на том же самом месте он возлег. Умылся старик горькими слезами, утер взмокшие седые космы, бороду седую вокруг стана опоясал, его конечности иссохли, кожа сморщилась и потемнела, одежда износилась и практически истлела. Обессилено лежал, на груди яблоко висело, не изменилось, все также цветом и жизнью оно блистало. И тут мышь летучая совсем уж белая, слепая, прилетела на слезы старика и вопросила – “Снова слезы проливаешь по себе, спасенье для человеков отыскал, так спеши на помощь им”. “Я стар, болен и немощен, ноги уж не идут, к древу я бежал пятьдесят лет, а теперь ползу и за двести лет не доползу. Пожрет меня пещера эта” – жалостно отвечал Изель. “Чего желаешь?” – в который раз спросила мышь. Старик ответил не торопясь – “Света и тепла, отдых, ведь заслужил умиротворенье, знанье, что все задуманное я сотворил, памятник воздвиг нерукотворный, вот и всё, что необходимо мне в конце века своего”. “Свет отыщи в себе и тепло отыщешь там же, ведь слово дал ты людям, идти избранным путем, не время отступать, после будешь на постели возлежать, а знанье есть у тебя – что ничего не сотворил, иди же, всему свое время”. “Смилуйся и помоги, хотя бы раз” – возроптал на мышь старик. “Каждый час я оказываю помощь, но не замечаешь ты сего” – ответила на это мышь и закрылась ветхими крылами. “Я старик, чего мне более желать, как не быть спокойным, продолжу путь свой, пока вовсе не обессилят тело и душа”. Со словами оными Изель далее побрел, минуло ему тогда более семидесяти пяти лет, не считал те цифры, но знакомы ему были многие места.

Минули последние двадцать пять лет. Столетний ветхий человек по имени Изель безмолвно шел по пещере, где он дар божественный обрел. “Сей дар не мой, отдам же его скоро”. – каждый день он себе твердил. Повторял одно единственное слово – “Верую” – и на том стоял.

К тьме привыкшие глаза не сразу различили свет, то выход был, и он к нему поспешил отрадно. Вот еще несколько шагов преодолел. И показался мир, в коем родился он когда-то малышом, теперь же он стал стариком в лохмотьях, седой и почти слепой. Думал увидеть запустенье, голодом замученных людей, но, сколько бы он не шел, средь лесов и деревень, четверть королевства обошел, но уничиженья не увидел. Плод волшебный на груди бесполезно