Однако именно так стала смотреть на вещи, на нынешнюю, самую длительную, вселяющую в него порой панический ужас полосу застоя и неуверенности в собственных силах его теперешняя жена, молчаливая Полли. Конечно, с ним легче, когда он занят, чем-то захвачен, чем когда бездельничает и не находит себе места. Полли давно научилась даже в самых откровенных разговорах не высказывать своего мнения иначе, как соглашаться с мужем, если тот затрагивает больную тему, и никогда не высказывала его за исключением тех нередких случаев, когда забывала молчать. Полли была добрая, обязательная и робкая женщина и больше всего на свете хотела избежать во втором своем замужестве ненужных разногласий и разладов. Перешагнув за пятьдесят и приобретя привлекательную полноту фигуры, к чему склонны многие из нас, входящие в золотые предзакатные годы, она никогда не задумывалась над тем, куда денется, если и этот, второй брак потерпит крушение и завершится разводом.

Моего автора зовут Юджин Порху, потому что я захотел назвать его именно так. Происходит он, видимо, из западноевропейцев или турок, по крови он еврей частично, а может быть, и полностью. Это не играет никакой роли. У него четверо взрослых детей от первых двух браков, но они имеют к данной истории такое же отношение, как внезапно хлынувший ливень за окном, резкий запах жимолости или магнолии, каким повеяло из сада. Где они живут и чем занимаются, нас с вами не касается. Кроме детей, постоянно существуют внуки в неведомом, растущем количестве, которые тоже не примут участия в нашем рассказе, посему и их оставим в покое и в стороне. У Полли есть две взрослые дочери от первого брака, они живут где-то своей жизнью. В доме чище и больше порядка, когда потомки живут где-то своей жизнью, освободив нас от своих проблем и несносных характеров, с какими пришлось бы считаться, будь они рядом.

Последний роман Порху — кое-кто утверждал, что это «наиболее хорошо написанная им вещь» после его дебюта, — был опубликован восемнадцать месяцев назад, когда автору пошел уже семьдесят четвертый год. Рецензенты почти единодушно отозвались о романе уважительно, чем он был разочарован, а расходился он немного лучше, чем предполагалось, чем он тоже был разочарован.

Да, он знавал лучшие времена в начале своей карьеры. Его книги вызывали бурю аплодисментов и завоевывали все большее число поклонников — они-то и продвигали его работы на первые места в списках общенациональных бестселлеров и держали их там почти весь книжный сезон. Все это осталось в далеком прошлом. После радостных треволнений, связанных с появлением сигнального экземпляра, и приятного турне по стране на предмет рекламы американских и зарубежных изданий обычно проходило около года, прежде чем его охватывало неистребимое желание целиком отдаться новой книге, зародыш замысла которой незримо зрел в нем, пока он грелся в лучах удовлетворенного честолюбия от сознания достигнутого успеха. Теперь прошло уже полтора года, а у него не было ни темы, ни сюжета, ни сколько-нибудь отчетливого представления о том, что делать. Временами он сетовал, что ему, как это ни парадоксально, не повезло. Он слишком долго и удачливо жил и писал, слишком долго был на виду. Как и другие сравнимые с ним авторы его поколения, он заработал и выстрадал свою блистательную биографию. Он жаждал положения и успеха, жаждал быть принятым и признанным, а стал… стал привычным и малоинтересным.

В конце концов талант открывают только единожды. И он редко удивляет дважды.

Полли исподтишка наблюдала за мужем, жалела его и себя. Она была привязана к нему сильнее, чем он предполагал, и более всего чувствовала себя на своем месте, когда он пребывал в бодрости и веселии. Она просто не представляла, что бы делала без него. Ее первый муж, самодовольный и высокомерный тип, неожиданно для них обоих достигший головокружительного успеха, со временем сильно переменился. Когда младшая их дочь покинула отчий дом, у него нашлась бездна причин и поводов быть недовольным женщиной, с которой прожил много лет, называть ее — с ее слов — заурядной, стареющей и скучной. Обвинения жалили больно, и она страдала. Как звали того человека, чем он занимался — значения не имеет: он вряд ли еще раз появится на этих страницах. А Полли не сумела взглянуть на вещи со стороны, иначе поняла бы, что всякая мужнина жена, на прагматический взгляд Порху, заурядна и скучна в сравнении с молоденькой вертихвосткой, предметом очередного его увлечения. Что до неприличного намека на возраст, Порху сумел быть образцом учтивости и участия. В начале их интимных отношений он сделал ей чистосердечный комплимент, заявив:

— Знаешь, Полли, ты подмахиваешь, как молодая!

Это были самые лестные слова, какие она когда-либо слышала от джентльмена, — так она думала тогда, так же думает и теперь.

Она и впрямь была молодой, то есть была прежде, ибо замужество и годы поубавили ее былую пылкость, когда она хотела быть под стать сластолюбивому партнеру. Да, замужество и годы порой сказываются на женщинах, часто размышлял он. Верно и то, что она решительно ничем не выделялась, и это было еще одно ее достоинство в его глазах в ту пору. Третий брак и бесчисленное множество романтических связей между ними и одновременно с ними — нет, с него более чем достаточно живых, беззаботных, с броской внешностью женщин.

Едва ли не каждый день она расстраивалась, видя, как он мечется, угнетаемый неспособностью остановиться на чем-нибудь действительно стоящем. Обычная общительная женщина с ровным характером, она давно заметила, что ее шутливо ободряющие замечания вроде: «Ну как, ты еще не закончил новую книгу?» — вызывали у него реакцию прямо противоположную ожидаемой, и поэтому она больше не делала таких замечаний, если только не забывала промолчать. Разговорчивая и добродушная, она всегда хотела сказать гораздо больше, чем ему хотелось слушать, и это часто ставило ее в положение, которое она называла «Уловкой-22»: либо она избегает разговоров с ним о том, чем ей хотелось бы поделиться, и таким образом отказывается от права на свободу слова, либо, утомляя своей болтовней, рискует вызвать в нем раздражение, иногда яростное. И то и другое казалось несправедливым. Я могу привести массу примеров, больше чем необходимо, но вы вскоре перестанете их слушать. И Порху не станет. Ему не доставит радости слушать их снова и снова, а Полли не доставит радости, если подробно их описать. Кроме того, эта книга — о нем, а не о ней, это трактат в форме беллетристики о целой жизни, убитой на сочинительство беллетристики, но Полли могла усмотреть в ней нечто другое.

Порху, бывало, слушал жену, сколько мог, с неподвижным лицом и остекленевшими глазами, как будто вовсе не замечая ее, пока она, спохватившись, не умолкала. Или говорил резко: «Ну и что?» или же: «Зачем ты мне это рассказываешь?» Один из его издевательских тактических приемов заключался в том, чтобы во весь голос рявкнуть: «ЧТО-О?», едва она заговорит, словно любая, самая невинная фраза непростительно и непоправимо нарушает сосредоточенное течение его глубокой мысли. Его неожиданный крик неизменно заставал ее врасплох, она в страхе прикусывала губу. Раскаиваясь, она выдавливала робкое: «Ничего, ничего», а он со злорадным чувством думал, что заработал еще одно очко в семейном единоборстве. Не расслышав как следует, что она говорит из соседней комнаты, он взял за правило не переспрашивать и никогда не переспрашивал — разве что забудется и откликнется.