В конце концов, не просто же так его называли Джо-Меланхолия.

* * *

Он родился большим. Его мать часто шутила, что, если бы Джо был девочкой, он мог бы сам родить ее, приложи он к тому определенные усилия. Врачам пришлось прибегнуть к кесареву сечению, и больше детей ей не хотелось. К тому же, когда Джо родился, его матери было почти сорок, и они с мужем решили остаться семьей с одним ребенком.

А мальчик все рос и рос. Одно время они боялись, что у него акромегалия, болезнь великанов, и что их сына быстро не станет, что его жизнь станет в два, а то и в четыре раза короче, чем обычно. Старый доктор Брадер, который тогда был еще не таким старым, послал их на консультацию к специалисту, и тот после проведения некоторых анализов заверил родителей, что мальчик здоров. По правде сказать, в жизни и здорового великана поджидают опасности, связанные с его габаритами: сердечно-сосудистые заболевания, артрит, проблемы с легкими. В будущем можно было провести курс лечения специальными препаратами, но тогда оставалось только ждать.

И Джо Дюпре продолжал расти. Он возвышался над своими одноклассниками в начальной школе, а впоследствии и в средней. Парты были слишком маленькими для него, стулья — слишком неудобными. Среди своих сверстников он был словно семя раскидистого дуба, занесенное в другой участок леса и вынужденное прорастать среди семян ольхи и падуба; его несоответствие окружающим бросалось в глаза, к нему невозможно было привыкнуть. Старшие мальчишки дразнили Джо, относясь к нему как к инвалиду. Когда он пытался дать им сдачи, они брали над ним верх за счет хитрости и численного превосходства. На спортивной площадке он тоже чувствовал себя не в своей тарелке. При немалом росте Джо был тяжелее всех своих сверстников, а вот ловкости и умения ему не хватало. Он не был совсем необъятным или силачом, что могло бы сослужить ему неплохую службу. Ему не хватало инстинктов и способностей. На футбольном поле его большой вес был обузой, мешал он и в борьбе. Казалось, ему предначертано судьбой падать и снова вставать на протяжении всей своей жизни.

К восемнадцати годам Джо Дюпре возвышался на семь футов и два дюйма от земли и весил больше двухсот шестидесяти фунтов[2]. Внушительные габариты оставались его бременем во всех сферах жизни. Он был умен, но выглядел простаком, и сверстники считали его тупицей. А Джо вместо того, чтобы доказать им, что они не правы, стал для них тем, кем его считали. Он был чудаком, островным чудаком (то обстоятельство, что он вырос на острове, тоже наложило отпечаток на его дальнейшую жизнь; в Портленде он сразу стал аутсайдером, потому что там ребята были невысоко мнения об островитянах, даже нормальных размеров).

Он замкнулся в себе и после школы стал работать водителем на предприятии Кови Джейфа. Только когда его отец начал собираться на пенсию, Дюпре поступил на службу в полицию Портленда, причем его размеры были почти непреодолимым препятствием, пока там не приняли во внимание историю его семьи. Когда старик Дюпре наконец вышел на пенсию, всем показалось вполне логичным, что Джо должен идти по его стопам и стать постоянным полицейским на острове, которому бы помогали сменяющие друг друга помощники с Большой земли.

Отец Дюпре умер три года назад, через полгода после смерти своей жены Элоизы. Он просто не смог жить без нее. Не было другой причины резкого ухудшения его здоровья, что бы там ни говорили доктора. Эти двое жили вместе на протяжении сорока семи лет в скромном домике на отдаленном острове и были важной частью тесного сообщества.

Джо сильно скучал по ним обоим, особенно по отцу, потому что парню пришлось идти по жизни его дорогой, ездить по тем же местам, здороваться с теми же людьми, носить ту же форму, что и его отец в свое время. Между отцом и сыном существовала связь, которую нельзя было разорвать, и Джо усиливал ее с каждым новым рабочим днем.

Когда Дюпре было совсем плохо, он вспоминал свои детские годы, как отец рассказывал ему истории, взятые из Библии и древних легенд: о Голиафе, что был ростом шесть локтей; о кровати короля Ога в девять локтей длиной; о титанах из древнегреческих мифов, детях Неба и Земли, которых уничтожили обитатели Олимпа и погребли под землей, создав таким образом все горы в мире; об Огельмире из северных мифов, который явился первым живым существом, отцом великанов, чье тело было использовано, чтобы сотворить землю. Не боги, не низшие духи, а великаны были существами вне времени, а боги и люди заявляли, что они должны быть уничтожены.

Дюпре понял замысел своего старика: тот хотел, чтобы мальчик чувствовал себя особенным, частью великого наследия, даром богов, может быть, даже самого Господа. Он рассказывал сыну истории о Билле Пекосе, Поле Баньяне, об армии великанов, созданной Фридрихом Великим. Это было частью великого замысла, заключавшегося в том, чтобы его сыну было легче жить и не стыдиться самого себя. Но замысел не оправдал себя, потому что в Библии не было историй о смеющихся девочках и дразнящихся мальчиках, а с великанами из мифов могли справиться лишь при помощи оружия и разорительных войн, но никак не при помощи обидных слов и бойкотов. Впрочем, Джо все равно любил отца и ценил старания.

Дюпре обернулся в сторону дома Мэриэнн Эллиот. Дэнни уже вошел внутрь, а его мать стояла на крыльце и смотрела на темное море и на белые барашки, похожие на островки солнечного света, прорезающие грозовые тучи. Джо попытался припомнить, как часто он видел ее в таком состоянии. Поначалу ему казалось, что море загипнотизировало ее, как случалось с теми, кто перебрался на остров из других мест, поскольку они не были знакомы с его характером.

Но раз или два, когда она не замечала, что он наблюдает за ней, его поразило отсутствие спокойствия и умиротворения в ее лице. Скорее в нем были обеспокоенность и, иногда, страх. Он думал, может, море забрало у нее кого-то и она чувствовала его притяжение, как чувствуют его вдовы рыбаков, не желающие покинуть край этой огромной могилы, которая не выпустит из своей пучины их любимых. Вот сейчас она как будто ощутила, что он наблюдает за ней, потому что повернулась в его сторону и помахала на прощанье рукой, после чего вошла в дом вслед за сыном.

Дюпре завел свой «эксплорер» и вырулил на дорогу, идущую вдоль побережья. Некоторые дорожки к северо-западу от Переправного холма и к юго-западу от Голодной бухты были практически непроходимы для машины, но, поскольку там никто не жил, отсутствие коммуникаций не было большой проблемой. Тем не менее, каждую весну Дюпре водил группу добровольцев в эти места, и они вырубали заросли деревьев и кустарника, которые спускались к морю, на тот случай, если сюда все же понадобится вести ответвление главной дороги. Это была утомительная работа, но, определенно, она была более осмысленной, чем прокладка просеки через целинный лес спустя пару лет, не говоря уже о необходимости продираться через дебри в экстренной ситуации.

Круглый год на острове жили около тысячи человек. Эта цифра утраивалась в летний сезон. Остров был довольно большой — пять миль в длину и почти две в ширину, один из 750 островов, островочков и выступающих из воды рифов, разбросанных по заливу Каско. По размеру он превосходил Большой Чебег, но из-за такой огромной территории многим людям приходилось жить в уединении, прежде всего тем, кто обосновались вдали от сообщества, образовавшегося возле главной паромной пристани, в месте под названием Бухточка. Конечно, летом численность населения увеличивалась, но все равно в несравнимо меньших масштабах, чем на других островах залива Каско, расположенных ближе к материку, таких как Пикс, Большой Чебег, или Лонг-Айленд; а Датч лежал дальше к востоку и был наиболее незащищенным из всех. На зиму здесь оставались только старые семьи. Их история была связана с историей острова, а их фамилии эхом звучали в здешних лесах на протяжении сотен лет: Эмерлинги и Тукеры, Отоны и Холлы, Доути и Дюпре.