даже автомобиль выдохнул, простившись с пассажиром. Когда огни от машины пропали в темноте, и он оказался здесь, под фонарем, освещавшим вход совсем один, он подумал, что чувствовала Настя, когда увидела его там? Она плакала? Рядом не было Марины… Он опустил голову и побрел по главной аллее. Здесь недалеко – всего минут пять ходьбы…

Свет падал от фонаря на главной аллее, и чтобы хорошо рассмотреть фото, пришлось включить фанарик на телефоне. Фото на кресте – ее день рождения, куда он опоздал аж на четыре часа. Она никогда не трезвонила каждые десять минут, она просто верила ему, она доверяла ему. Те дети, которых она показывала на сайте приюта его совсем не беспокоили, а она была одинока и несчастна – она постоянно была одна. Если бы не Наташка…

– Насть, прости меня, я прошу, а сам понимаю – не простил бы за такое никогда. Пришло время нам поменяться местами. Теперь я остаюсь один, и нет мне места больше ни среди наших друзей, ни с моими детьми. Я надеюсь на одно – есть этот самый Рай, только и там мы с тобой не встретимся – у меня не будет ключей от него.

Он сел на лавку, опустил голову на сложенные на коленях руки, и наблюдал за тем, как пустота внутри захватывает все больше и больше.

В себя его привел звук от сообщения в вацапе. Вика! Он трясущимися руками открывал сообщение, надеясь на то, что все наладится, все обязательно наладится.

«Я видела в обзоре ее аварию, Игорь. Я вспомнила - видела ее тогда, в кафе. Ну, когда мы смотрели купленную квартиру. Она плакала в туалете. Она погибла узнав о нас! Ты врал мне столько лет! Я нашла номер ее племянницы, ну или крестницы. Наташи. Она рассказала о том, как она мечтала иметь детей. Ты врал, что она просто не хотела их, и жила исключительно для себя! Она жила для тебя! Больше не пиши мне, и не звони. Детей, если соберешься оформить отцовство, будешь видеть по минимуму. Я никогда не смогу отмолить того, что мы сделали!»

Глава 3

Боль, с которой невозможно дышать, врывается в сознание, и я не могу сдержать крика. Я сама слышу свой визг, но крупица мысли доносит до меня – я жива, я не разбилась! Грудь, мышцы, ребра, легкие – все охватывает нестерпимым огнем, и я понимаю, что от крика и глубокого вдоха будет еще хуже. Ребра. У меня сломаны ребра. Губ касается что-то холодное, и в рот льется жидкость, которую я жадно глотаю. Сознание мутнеет, я засыпаю, или проваливаюсь в забытье? Снова приходит темнота.

Яркий свет бьет по закрытым векам, заставляет зажмуриться. Невозможно открыть глаза, потому что боль в голове нарастает. Давление? Нужно выпить таблетку, но для этого нужно разлепить веки. Пытаюсь поднести руку к лицу и тело пронизывает боль.

– Ай, да что же это такое? – шепчу я, и все же открываю глаза – солнце и правда, бьет прямо в окно. Закрываю глаза, лежу несколько минут. Запах – вот что мне не нравится – запах свечей, как в церкви, никогда не могла выстоять службу с бабушкой, что водила меня на всенощную. Кружилась голова, тошнило, и могла потерять сознания от нехватки воздуха и этого запаха – ладан и дым от свечей.

– Эй, кто-нибудь здесь есть? – стараюсь говорить я как можно громче, но голос выходит писклявым, детским. – Эй, люди! – уже кричу я, но голос не меняется.

– Рузи, не вертись, милая, – голос женщины меня напугал – я не знала ее. Может это больница? Да, точно, я упала с дороги на машине. А боль в груди – перелом. Это медсестра, или может быть это санитарка.

– Где я? – голос никак не удавался, и пищала я как котенок.

– Дома, дома, матушка отошла на службу – вся церковь молится за тебя, вот видишь, ты и очнулась, – понесла какую-то чушь женщина. Я с трудом отвернула голову от окна и снова открыла глаза – передо мной сидела светлая девушка в легком платье, похожем на вафельное полотенце, только серое, а вот воротничок был белоснежным, как и косынка, завязанная назад.

– Ты кто? И о какой матушке ты мне говоришь? Видимо о той, к которой тебя отправят, когда узнают какую дичь ты здесь несешь! – зная, что с персоналом надо посерьезнее, старательно вывела я, но в сочетании с писклявым голосом, вылетающим из моего горла, слова возымели совершенно не тот эффект, коего я ожидала.

– Я не понимаю тебя, Рузи. Если ты не будешь слушаться, я встану и уйду отсюда! – сменив тон на более грубый ответила женщина. – Я Морти – ваша служанка, и твоя матушка не платит мне уже два месяца, так что, дай мне убраться здесь пока ее нет, и уйти туда, где деньги за работу дают ежедневно!

– Почему ты называешь меня Рузи? – переспросила я, понимая, что это все – лютая фигня, и сейчас лучше дождаться врача. Но взгляд соскакивает с ее полного, в веснушках лица и перемещается на стену и дверь. Облезлая штукатурка, картина в рамке, где изображены незнакомые люди в странных одеждах, поднимаю глаза на потолок – деревянные балки, покрашенные черной краской. Головой крутить сложно, но я поворачиваю голову ровно и смотрю в ноги – за кроватью столик на красивых резных ножках – когда-то он был чистым и дорогим, это сразу видно – ручная работа, а сейчас весь залит воском от свечей.

– Морти, прошу тебя, открой окно и погаси все эти свечи – мне нечем дышать, – меня пугал мой голос.

– Матушка не одобрит, да и ты сама – понимаешь, что просишь? У тебя ж кроме писания и молитв при свечах и дел-то никогда не было?

– Молитв? Прошу, позови врача. Может Маринка уже приехала, посмотри в приемном, прошу тебя.

– Крепко тебя приложили то видать. – испуганно, но уже снизив голос сказала женщина, что называла себя Морти.

Солнце зашло за тучу, и картина за окном, стала новым открытием для меня – окно и крыша дома напротив мне были видны как свои руки. Между домами было метра два, не больше.

Зрение у меня было не очень, и после сорока я начала носить очки, а потом перешла