Заинтригованная, я распечатала конверт и развернула листок формата А4 с напечатанным на машинке текстом. У кого в наше время еще есть пишущая машинка, подумала я, прежде чем приступить к чтению.

Ниже я целиком привожу текст, синтаксис и лексика которого, похоже, выбраны таким образом, чтобы я не могла определить пол его автора.

В то время через свое издательство я получала много корреспонденции: десятки писем от читателей, которые каждую неделю мне доставляли в плотном бумажном конверте. И электронные сообщения, перенаправленные на мою почту с сайта издателя. Но анонимное письмо на свой личный адрес я получила впервые. И впервые я получила такое резкое письмо, касающееся моих книг.

Едва я дочитала, у меня зазвонил мобильник. Высветившийся номер был мне незнаком, и я не сразу ответила. Какое-то мгновение я думала, что звонит тот же человек, который написал письмо, хотя в подобном подозрении не было никакого смысла. Я была так взволнована (и утешена), что мне не показалось неуместным узнать низкий и глуховатый голос Л., которой я, между прочим, своего номера не давала.

Оказывается, после нашей встречи Л. часто думала обо мне и теперь предлагала в один из ближайших дней мне выпить чаю, кофе, стаканчик вина или чего-нибудь другого по моему вкусу. Она прекрасно понимает, что ее поведение может показаться странным, даже вызывающим. Она коротко рассмеялась и добавила:

– Но будущее принадлежит сентиментальным.

Я не нашла, что ответить. Мне вдруг вспомнилась картинка «Сентиментальный волк» из книжки, которую я десятки раз читала своим детям, когда они были маленькие. Лукас, герой книги, резвый волчонок, уходит из семьи, чтобы жить своей жизнью. Во время прощания его взволнованный отец передает ему список продуктов, которые тот может есть: Красная Шапочка, три поросенка, коза с козлятами и т. д. Одетый в длинные шорты и свитер с высоким воротом (я привожу детали, свидетельствующие о неоспоримом очаровании персонажа), возбужденный и доверчивый Лукас пускается на поиски приключений. Но всякий раз, как он встречает одну из фигурирующих в списке жертв, той удается задобрить его, и вместо того, чтобы одним махом проглотить добычу, он продолжает свой путь. Так, дав сбежать нескольким «обедам на ножках» – с которыми он вдобавок завязал дружеские отношения, – оголодавший Лукас встречается со страшным Людоедом (мне помнится, что речь идет о Людоеде из «Мальчика-с-пальчика»), которого он заглатывает целиком, избавив таким образом от опасности всех ранимых тварей в округе.

По правде говоря, кроме этой сказки, мне на ум не пришло ни одного примера, подтверждающего счастливую участь сентиментальных. Напротив, мне казалось, что в последнее время они становятся любимой добычей извращенцев и властолюбцев.

Как бы то ни было, я услышала, что говорю «да, почему бы нет, с удовольствием» – что-то в этом роде. Мы договорились встретиться в следующую пятницу в кафе, которое знает Л. Во время разговора она несколько раз спросила меня, все ли в порядке, как будто туда, где она находилась, ей передалось мое беспокойство.

Позже, когда мне захотелось узнать, откуда у нее мой телефон, Л. ответила, что у нее достаточно «связей», чтобы раздобыть мобильник кого угодно.

* * *

У себя в ежедневнике я обнаружила следы нашей первой встречи.

Против имени Л. я записала номер телефона и адрес кафе. Тогда и совсем недолгое время спустя я еще могла держать ручку, и жизнь моя в течение последних пятнадцати лет помещалась в черном ежедневнике Quo Vadis[4] одной и той же модели, который я обновляла каждую осень. При помощи его страниц я пытаюсь представить состояние духа, в котором я пребывала, когда снова увидела Л., восстановить контекст. В течение той недели я, судя по записям, участвовала во встрече в парижском книжном магазине, общалась в отеле «Лютеция» с ученой дамой из Национального центра научных исследований, пишущей исследование о распространении путем средств массовой информации творчества писателей, ходила в дом двенадцать по улице Эдуар-Локруа (адрес выделен зеленым фломастером, без всякого уточнения), провела какое-то время в ресторане «Пашидерм» с Сержем, которого вижу пару раз в год, чтобы подбить итог нашим делам и нашим жизням (в тот день речь шла о поисках идеального стула, Серж уморительно поведал мне о своих недолговечных пристрастиях к тому или иному седалищу и множестве отвергнутых стульев, сваленных грудой у него на лестничной площадке). Добавим к этому еще десяток встреч, о которых у меня сохранились только смутные воспоминания. Могу сделать вывод, что период был насыщенный, я была напряжена, как бывает, когда жизнь перегоняет меня, скачет быстрее, чем я. Впрочем, стоит заметить, что я начала заниматься английским с Симоном. Кстати, мы встретились с Л. в Экспресс-баре как раз после урока с ним.

Я почти ничего не знала об Л., потому что в вечер нашего знакомства мы в основном говорили обо мне. Осознав это, я почувствовала неловкость, вот почему, едва присев, я принялась задавать ей множество вопросов, не давая ей времени изменить направление разговора. От меня не ускользнуло то, что она привыкла задавать тон.

Л. улыбнулась, приняв правила игры.

Прежде всего, она сообщила мне, что пишет за других. Это ее профессия. Она описывала их признания, состояние души, их исключительные жизни, о которых только и надо было, что рассказать, реже их путь без шероховатостей, который следовало превратить в эпопею. Прежде она была журналисткой, но несколько лет назад превратила процесс литературной обработки в свою профессию. Л. была очень востребована издателями и даже позволяла себе отказываться от некоторых предложений. Со временем она постепенно стала специализироваться на женских автобиографиях; актрисы, певицы, дамы-политики рвали ее на части. Л. рассказала, как работает этот рынок: три или четыре литобработчика захватили самые жирные куски. Чаще всего она конкурирует с двумя известными авторами, которые, помимо собственной работы, пишут «под кого-то», «литературными неграми», уточнила она. Это невидимая литературная порода, к которой принадлежит и она сама. Потому что их имя не указывается на обложке, в лучшем случае оно возникает на первой странице: «в соавторстве». Но, по правде сказать, чаще всего ничто ни внутри, ни снаружи книги не позволяет догадаться, что подложный автор порой не написал в ней ни единого слова. Она перечислила мне названия своих последних сочинений, среди которых фигурировали воспоминания топ-модели с мировым именем и повествование о многолетней жизни в неволе одной молодой женщины. Затем Л. рассказала мне о долгих часах, проведенных ею для того, чтобы собрать материал, в беседах с этими людьми, о том, сколько времени требуется, чтобы они стали общительнее, о той связи, которая постепенно возникает, сперва очень ненадежная, потом все более крепкая и доверительная. Она расценивала их как своих «пациентов». Разумеется, это слово не следует понимать буквально, и все же термин был выбран не случайно, потому что на самом деле она выслушивала рассказы об их мучениях, противоречиях, постигала их самые сокровенные мысли. Некоторые иногда даже испытывали необходимость избежать ее взгляда или прилечь. Чаще всего она приходила к ним, доставала диктофон и телефон (однажды она утратила запись целого сеанса: аппарат разрядился во время беседы, а она не заметила; с тех пор она обезопасилась при помощи дубликата записи) и давала изливаться словам, воспоминаниям. Предыдущее лето она провела на Ибице, в доме одной известной телеведущей, с которой вместе прожила много недель. Она вошла в ее ритм, познакомилась с ее друзьями, растворилась в обстановке. Постепенно, во время совместных завтраков, ночных прогулок, пробуждений в опустевшем доме после вчерашних вечеринок, пришла доверительность. Л. все записывала, часы незначительной болтовни, когда вдруг возникало признание. После нескольких месяцев работы она заканчивала книгу. Л. нравилось говорить об этой работе, которая была ей предоставлена, работе тяжкой, живой, позволяющей вскрыть «истину», она много раз повторила это слово, потому что на самом деле только истина имеет значение. И все это вытекало из встречи, из тех особенных отношений, которые постепенно складывались между нею и собеседницами. Впрочем, ей было трудно завершить книгу, чтобы приняться за другую. Всякий раз она чувствовала себя виноватой, виноватой в уходе, словно непостоянная, нерешительная любовница, которая рвет отношения, прежде чем пресытиться.