Сэм никогда не слышал таких слов от брата и перепугался не на шутку.

— Это мама?

— Нет, братишка, я так не думаю.

— А кто же? Кто это идет? Я боюсь.

Свет все приближался и стал теплым и ярким.

— Не бойся, — сказал Чарли.

Они были мертвы. Мертвее мертвых.

Без пульса. Без дыхания. Гипоксия. Без кислорода в крови, остановка сердца, вызванная тяжелейшей травмой грудной клетки тупым предметом. Мертвее мертвых. Флорио еще раз посветил фонариком в зрачки старшего подростка. Его глаза по-прежнему были черными и бездонными.

Он подсоединил свинцовые электроды к запястьям мальчишки и к его груди с левой стороны, ткнул не глядя в нужную кнопку и впился глазами в монитор. Линия шестисекундной электрокардиограммы была абсолютно прямой. 

«Говорит вторая бригада, — произнес он в микрофон рации. — Без пульса и без дыхания».

Флорио вскрыл набор для интубации и сунул изогнутый стальной наконечник ларингоскопа в рот парню. Отодвинув в сторону безвольно запавший язык, он, хорошенько прицелившись, ввел наконечник в трахею через узкую щель между голосовыми связками. Он нажал чуть сильнее, и инструмент занял нужное положение. Отлично. Чуть повернув трубку, он надул манжету, присоединил к ней кислородный мешок и начал качать.

Машина неслась в сторону Норт-Шорской больницы скорой помощи, и Флорио понимал, что у него остается последний, единственный шанс. Он вынул из контейнера электроды дефибриллятора, прижал к груди парнишки, нажал большим пальцем на кнопку и обрушил на бездыханное тело разряд в двести пятьдесят джоулей.

Черт возьми!

Сердечная деятельность, судя по показаниям монитора, не возобновилась. Фибрилляция желудочков не прекращалась: сердце по-прежнему безвольно болталось в грудной клетке, как желе в чашке. Быстрыми, доведенными до автоматизма движениями Флорио наложил парню на руку жгут, нашел вену чуть ниже локтя, ввел в нее иглу и вкачал ему адреналин. После этого он повернул рукоятку дефибриллятора на триста джоулей.

Флорио нажал на кнопку, и тело конвульсивно содрогнулось. Опять никакого результата, но Флорио не сдавался. Он был опытным парамедиком и спас бессчетное количество диабетиков в состоянии гипогликемической комы, вкалывая им ударные дозы декстрозы. Он вытащил с того света десятки наркоманов с передозой, кубик за кубиком вводя им наркан. Он никогда не сдавался. Не бывает слишком поздно для того, чтобы свершилось чудо. Даже когда гроб засыпан землей, еще нельзя сказать, что все кончено. Долгие годы Флорио собирал слухи и правдивые истории о том, как мертвые воскресали и начинали изнутри колотить по крышке гроба, стараясь выбраться. Особенно ему нравился случай в Южной Африке, когда один священник до смерти напугал плакальщиц на собственных похоронах, присоединившись к их хору прямо из гроба, когда те запели его любимый псалом. А еще был один епископ греческой православной церкви, преспокойно лежавший в открытом гробу, пока прихожане отдавали ему последние почести. Когда же зазвонили церковные колокола, он словно проснулся, слез с катафалка и поинтересовался у присутствующих, почему они все так странно на него смотрят.

В общем, Флорио переставил переключатель дефибриллятора на триста двадцать джоулей и нажал на кнопку. От электрического разряда лежащее перед ним тело изогнулось дугой. Это был последний шанс. Если сейчас он не заставит сердце мальчишки забиться в нормальном ритме, значит — все, конец.

Мгла рассеялась, и теперь свет окружал их почти со всех сторон.

Сэм весь дрожал, и, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться, он крепче прижал к себе Оскара.

— Я боюсь, — сказал он. — Я не хочу неприятностей. Не хочу, чтобы мама ругалась. Не хочу, чтобы нас забрали чужие. 

— Все будет хорошо, — ответил Чарли. — Поверь мне.

Сам он почувствовал, как тепло, исходившее от света, проникает внутрь и как слабеет терзавшая его боль.

— Обещай, что ты меня не бросишь, — сказал Сэм, протягивая ему руку.

— Обещаю.

— Клянешься?

— Клянусь.

— Клянешься всем, что у тебя есть? Клянешься жизнью и смертью?

— Да, — ответил Чарли. — А теперь обещай, что ты тоже не бросишь меня.

— Никогда, — сказал Сэм.

Глаза у него были широко открыты, и он смотрел прямо перед собой. Лицо его вдруг стало спокойным и умиротворенным. Никогда еще Чарли не видел брата таким тихим и мирным.

Они обнялись, потом встали рядом друг с другом, чувствуя, как сгущается свет вокруг них, превращаясь в ослепительное бело-золотое сияние.

— Ты, главное, не волнуйся, малыш, — снова сказал Чарли. — Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Флорио услышал писк монитора.

Может быть, это был святой Флориан. Или святой Иуда, брат Иакова. Или это была просто Божья благодать. Он снял электроды с груди мальчика и увидел на коже следы от ожогов. Линия электрокардиограммы показывала, что сердце внезапно забилось в нормальном синусовом ритме. Потом, к удивлению даже видавшего всякое Флорио, глаза парня медленно открылись — светло-карие, в окружении сеточки лопнувших капилляров. Он прокашлялся и уставился в потолок. Это был взгляд человека, только что вернувшегося из долгого и далекого путешествия.

— С возвращением, — сказал Флорио.

Парень выглядел смущенным и встревоженным, что, впрочем, ничуть не удивляло, учитывая обстоятельства.

— А где Сэм? — пробормотал он. — Я только что говорил с Сэмом. Я ему обещал…

— Как тебя зовут?

— …я обещал Сэму, что не брошу его.

— Скажи, как тебя зовут, сынок.

— Сент-Клауд, — отозвался тот слабым голосом. — Чарли Сент-Клауд.

— Все будет хорошо, Сент-Клауд. Сейчас я займусь Сэмом и обещаю тебе сделать все, что в моих силах.

Флорио перекрестился и мысленно вознес молитву:

Благодарю тебя за дар дыхания.

За дар жизни.

За дар каждого движения…

Потом он услышал, как Чарли снова сказал:

— Где же Сэм? Где мой брат? Я не могу бросить его…

Смысла этих слов Чарли как следует не понимал, зато отлично чувствовал напряженность в голосе мужчины. Так всегда говорят взрослые, когда выясняется, что дела идут неважно. Впрочем, нет: в тех случаях, когда все идет чертовски плохо. Парамедик, произнесший эти слова, продолжал возиться с Сэмом.

Систолическое давление — шестьдесят.

Сердечная деятельность отсутствует.

Интубировать не удается.

Тут Чарли вдруг почувствовал волну ужасной боли в спине и шее. Он вскрикнул, лицо перекосилось.