Ещё чуть-чуть и мужик бы совсем замёрз. Спасало его то, что он был беспробудно пьян. Одет прилично. Очки разбиты. Худой, но жилистый. Симпатичный. Трясла, трясла — никакого толку — не просыпается, только стонет и ругается непонятно. Алла приостановила работу и спасла мужчину от верной смерти.

Милицию и неотложку вызывать не стала. Оттащила-отбуксировала подарок судьбы, а именно так почему-то она стала его сразу воспринимать, за подмышки к себе домой. Положила на свою кровать, раздела, полюбовалась на окоченевшие мускулы — а на что ещё любоваться на замёрзшем, спящем, покрытом пупырышками гусиной кожи мужском теле? Посмотрела карманы — пусто. Ни портмоне, ни документов, только странные чеки и карта на непонятном языке. Точно финн!

Тщательно растёрла ему тело девяностоградусным медицинским спиртом, который купила у соседки-медсестры для компрессов на уши хилым дочкам. Потом уложила свой трофей под шерстяное одеяло. Делала всё быстро, споро, на полном автомате, тихо, чтобы не разбудить девчонок, даже не подумав, что можно вызвать «скорую помощь». Хотя нет, подумала и сразу отогнала мысль — да её пока дождёшься, окочуришься! «Комуто хреновато» — так, вроде, её в Японии называют, если комик из телика не врёт. Нет, ну надо же — нашла мужика на помойке! «Финн» откинулся на спину и страшно захрапел. Алла быстренько повернула его на бок, и он, смешно зачмокав губами, затих. Алла села на корточки рядом с кроватью, приблизила лицо к финну, стала его внимательно разглядывать и шептать:

— Кто ж тебя выбросил, чудо пьяное? Нашла на помойке такой клад! Мне ведь теперь двадцать пять процентов полагается.

Алла захихикала, в уме отмеряя свою долю.

— Никому не отдам, — неожиданно решила она.

Мысли скакали, как черти на сковородке, не давая ей никакой возможности уцепиться за реальность. Все её обиды на несложившуюся жизнь, вся нерастраченная девичья нежность, вечное желание любить и быть любимой, всё накопленное за последние пять лет без мужского тела и с трудом сдерживаемое либидо здоровой тридцатилетней бабы, неожиданность и значимость её находки, граничащие с безумием и одновременно с самыми смелыми мечтами, — всё это вместе полностью парализовало её разум, не позволив увидеть комическую сторону совершенно абсурдной ситуации.

Алла быстро и легко коснулась губами спящих, дышащих сивухой губ финна.

— Что ж я делаю-то, дура старая! — сказала она себе и пошла успокаиваться в ванную.

Там она замочила в тазике провонявший помойкой костюм финна, быстро приняла бодрящий душ, навела авральный боевой макияж, надушилась пробником «Шанель», купленным у хитрых спекулянтов как настоящие духи и специально припасённым для такого случая, и надела полупрозрачную комбинацию под китайский красный халат, расшитый золотыми драконами.

Потом, испугавшись, что пока она моется, финн смоется, исчезнет, как утренний сон, бегом ворвалась в комнату. Добыча спокойно спала в кровати, правда, вывернувшись из-под тёплого одеяла и представив Алле во всей красе своё отогретое и принявшее лучшую демонстрационную утреннюю форму мужское достоинство. Алла ахнула, обомлела и даже не сразу накрыла финна, залюбовавшись на красоту. Анька сопела носом к стенке в своей кровати. На часах — полседьмого утра. И тут в голове у Аллы родился сумасшедший план завоевания мужчины из помойки. Она пошла на кухню и взялась жарить картошку и крутить фарш для котлет. Кашеварила аж до половины девятого, а потом, максимально задрапировав свой трофей на кровати различными тряпками и покрывалами и проветрив комнату, дабы изгнать пары алкоголя, быстро разбудила девчонок.

Аня с Женей ничего не поняли. Почему мать такая нервная и возбуждённая, прячет лицо и беспрестанно подгоняет их? Да видно потому, что проспала и не разбудила их вовремя, и работу, похоже, тоже проспала. Раньше с ней такого не случалось. Наскоро умывшись и одевшись, девочкам пришлось бежать в свои школы даже без утреннего кофе. Анька ещё и с несделанными уроками побежала. Она же их всегда успевала перед школой приготовить, после утренней уборки двора. Двор в это майское утро тоже остался неубранным.

Что подумал инженер из Берна Михаель Кнопп, проснувшись от того, что его муторный пьяный сон перешёл в эротический, а потом и вовсе стал явью, неизвестно. Известно только, что, обнаружив на себе бушующую белокурую фурию, он не лишился рассудка, его арийские нервы выдержали, и нервный срыв, переходящий в инфаркт, не случился. Михаель за свои тридцать пять лет ещё не познал женщину подобной силы красоты и страсти и как-то сразу смирился с судьбой, силясь при этом хоть как-то увязать происходящее с клочками воспоминаний в кипящей и трещащей с похмелья голове. Сделать это, одновременно занимаясь любовью с бешеной русской, скачущей на нём, словно комиссар — в последний бой с капитализмом, оказалось категорически невозможно.

Вчера его молодой русский коллега по Технопарку, который они собирались организовать в Питере, обещал чудесное знакомство с русской красавицей, но Михаель отнёсся к предложению скептически. Советские девушки казались ему зажатыми и закомплексованными азиатками, а сейчас на нём бушевало адское пламя любви. Адское, но нежное. Образы с трудом укладывались в раскалывающейся голове швейцарца, лишь одна мысль пробивалась к сознанию.

— Вот это женщина! Мечта!

Значит, Илья не обманул, и они всё-таки доехали к его подружкам из общаги первого меда. Память безмолвствовала.

Воспоминания обрывались на чудесной маргинальной забегаловке у Пушкинской площади, где они, готовясь к встрече с прекрасным, пили сначала отвратительное пиво с водкой, «ёрш», как называл сей напиток Илья, потом коньяк, потому что понижать градус нельзя. Потом пили загадочный самодельный коктейль «белый медвежонок» с бородатым художником с Пушкинской, 10, который, услышав, что Михаель из Швейцарии, сразу потащил их к себе в мастерскую, чтобы показать настоящую картину Шагала и свои картины, гораздо более интересные, чем конформистский, исписавшийся в самоповторах Шагал. В мастерской они пили водку и собирались ехать в… Купчино. Купчино!

— Купчино? — спросил Михаель у задыхающейся на нём от бешеного темпа счастья прекрасной фурии.

— Купчино, — согласно кивнула головой красотка, логически замкнув цепь его воспоминаний, и тут же начала оргазмировать с такой силой и страстью, что Михаель тоже не удержался, кончил и закричал с нею в унисон, и их ария была достойна обожаемого им Вагнера.

Отрычавшись, Михаель откинулся на подушку, закрыв глаза и осознавая случившееся.

В первый раз в жизни у швейцарца случилась полная гармония с женщиной в постели. Ради этого стоило приехать в Россию. Хотя город ему тоже понравился. Красивый, но запущенный. Захотелось закурить. Он открыл глаза и увидел, как светящаяся счастьем, абсолютно незнакомая, но уже такая родная красивая голая женщина протягивает ему прикуренную сигарету. Чудеса, да и только!

Но на этом чудеса не кончились. Пока швейцарец курил, русская фройлен покорно лежала рядом, прижавшись к нему горячим телом, и, не говоря ни слова, гладила его по волосам. Потом, словно спохватившись, накинула халатик и убежала (швейцарец успел разглядеть убогость обстановки вокруг), вернувшись с тарелкой жареной картошки, тарелкой котлет впечатляющих размеров, от которых валил вкусный пар, и со стаканчиком рассола от огурцов, блестяще зеленевших на тарелке с котлетами.