Пока минометы и пушки прижимали русских к земле, наш патруль быстро двигался вперед. Все сработало отлично, кроме последнего броска. Когда до русских оставалось всего несколько метров, стало ясно, что местность плотно заминирована. Одна за другой мины взлетали в воздух. Русские получили предупреждение и пустились наутек. Один из наших солдат успел схватить русского за ногу, но в тот же момент наступил на мину. Один человек погиб, а остальные семеро вернулись ни с чем, зато все получили ранения разной тяжести.

Ночью соседняя рота также попыталась решить эту задачу. Их группе повезло больше, и она захватила русского. Но по пути обратно к нашим траншеям пленник сумел подобрать нож, улучил момент, когда за ним не следили, и перерезал себе горло. Он умер, не издав ни звука. Два эсэсовца, карауливших его, с головы до ног были перепачканы кровью.

Через два дня нас сменили, и мы покинули Бункас, настоящую смертельную ловушку. Деревня лежала на открытой местности без всякой связи с тылом, кроме как под покровом ночной темноты. Нам повезло выбраться оттуда, прежде чем иваны закончили копить силы для большого наступления на этом участке, о чем мы узнали позднее. Тем, кто нас сменил, буквально через несколько дней пришлось лицом к лицу встретить шторм, и вряд ли хоть кто-то из них остался в живых.

5 января стало днем отдыха. Никаких караулов в промороженных каменистых траншеях и лисьих норах, где вы могли ощутить, как холод медленно, сантиметр за сантиметром, ползет вверх по вашим ногам. Никаких обстрелов, никаких коварных снайперов, ни внезапных атак истребителей-бомбардировщиков. Ты снова можешь нормально вымыться, побриться и поваляться в тишине и покое и сигаретой в отмытых пальцах. Нервное напряжение и ощущение постоянной опасности линии фронта исчезли. Чертовски приятно было снять пропотевшую форму и надеть свежее белье. Мы занялись чисткой оружия, а потом отправились во фронтовой кинотеатр. Грохот орудий долетал издалека неясным бормотанием. Но во второй половине дня русская артиллерия открыла огонь из всех стволов, сыграв зловещую увертюру перед предстоящим наступлением.

В прекрасно протопленном кинозале на чистом белом экране показали последний выпуск новостей с сообщениями о событиях на других фронтах. Мы видели аккуратно одетых, чистых и сытых людей в уютных залах с коврами и креслами, сияющими лампами, книгами и музыкой. Они ели прекрасную еду из фарфоровых тарелок, а еще серебряные вилки, накрахмаленные скатерти… месяц за месяцем мы лежали под открытым небом в грязи и снегу, смерть уносила наших товарищей, и все время мы видели людей только в фельдграу. Небритые, грязные и уставшие, мы доходили буквально до последнего предела.

Проспав всю ночь, не слыша грохота канонады, рота на следующий день отправилась на фронт для решения очередной задачи. Короткий отдых помог нам восстановиться, и после прибытия в сектор Приекуле, который находился в 40 километрах восточнее порта Либава, мы начали обустраиваться, как могли. Мне указали позицию для моего взвода на обратном склоне холма. Кроме наших 80-мм минометов у нас было около 30 реактивных минометов «Вурфрамен 40», прозванных «Ходячими штуками» в память о знаменитом пикировщике. Это было новое оружие, состоявшее из простой деревянной рамы со снарядом калибра 280 мм и весом 82 килограмма.

В первые несколько дней в Приекуле все было тихо, но однажды утром разверзся ад. Совершенно неожиданно «Сталинские органы» начали свой беспощадный обстрел. Он продолжался несколько дней с короткими перерывами, когда русская пехота пыталась прорваться в нашем секторе. Позиции наших минометов стали чуть ли не первой целью огненного шторма. Снаряды «Сталинских органов» ложились все ближе и ближе, с интервалом в несколько метров, причем сыпались они плотно и часто. Когда к обстрелу подключилась артиллерия, лежать, прижимаясь к земле, стало почти невозможно. Земля вокруг нас содрогалась, стены блиндажей стонали и трещали при попаданиях, замерзшая грязь влетала в каждую щель.

После полудня огненный шторм забушевал с чудовищной силой, стало понятно, что главной целью русских стала рота слева от нас. В разгар вражеского обстрела пришел приказ открыть ответный огонь из минометов. Единственное, что нам оставалось, – вдохнуть поглубже и броситься в этот ад. Местность вокруг нас переменилась до неузнаваемости. Все мелкие холмики и лощинки, существовавшие до обстрела, исчезли, артиллерия иванов перекопала все вокруг. Снарядные воронки лежали тесно, как дырочки в швейцарском сыре. Похоже, один из минометов получил прямое попадание в ствол, потому что валялся, словно ободранная банановая шкурка. Остальные минометы уцелели, у нас даже осталось около 150 мин. Они лежали наготове, и мы собирались отправить иванам неприятное послание.

То, что произошло далее, стало для меня одним из самых памятных моментов войны. Я гадал: а вдруг противник прекратит обстрел, и мы сумеем тихо и мирно добраться до наших минометов и открыть ответный огонь. Однако огонь русских не собирался ослабевать. Каждую минуту нам приходилось прыгать в ближайшую воронку, чтобы не быть разорванными на куски очередным снарядом. Однако все это время мы должны были стрелять, внося поправки по указаниям артиллерийского наблюдателя, который находился где-то впереди нас и передавал указания по телефону. Я сам вместе с Эрихом Линденау побежал с автомобильным аккумулятором в руках к «Ходячим штукам» – там выстрел производился с помощью электричества.

Вот таким образом мы провели всю вторую половину дня, несколько часов подряд. Запасы мин закончились, но нам доставляли все новые и новые ящики, несмотря на обстрел. Мы метались от миномета к миномету с мокрыми одеялами в руках, чтобы хоть немного остудить раскалившиеся от стрельбы стволы. Наши мины производили страшное опустошение в рядах наступавших русских. Они падали не более чем в метре от точки прицеливания благодаря умелой работе корректировщиков.

В течение десяти дней и ночей продолжалась эта бойня в Приекуле. Только на рассвете да иногда после обеда наступала небольшая пауза, когда желто-коричневые русские солдаты выползали из своих укрытий и рассыпались в цепь перед нашими траншеями. Тогда тяжелое оружие замолкало и внезапно наступала почти полная тишина. Но эта тишина длилась совсем недолго, потому что в следующую минуту первые крики «Ура!» атакующих большевиков заглушались смертоносным заградительным огнем наших минометов, треском пулеметов «MG-42» и автоматов в месте атаки. Волна за волной русские мчались вперед, но их разрывало на куски, потом волна откатывалась назад и исчезала. Наши позиции держались!

В последние несколько дней мы видели, как политические комиссары – политруки – бежали за атакующими цепями пехоты. После нескольких дней напрасных атак с тяжелыми потерями русские начинали паниковать, как только оказывались на открытом месте. Едва атакующие ударялись в панику или пытались отойти, комиссары безжалостно расстреливали собственных солдат.

Около 20 января наша дивизия была выведена из пекла в Приекуле. Это было сделано по приказу командира III танкового корпуса СС обергруппенфюрера Штайнера, бывшего командира дивизии СС «Викинг». Он отправил нас из Либавы по морю в Штеттин. По каким соображениям он расстался со своей старой закаленной дивизией – неизвестно. Были это военные соображения или просто сентиментальность, никто не скажет. Но этот перевод спас жизни многим солдатам дивизии «Нордланд».