Софья Дмитриевна, разумеется, догадывалась о причинах этой ее робости, но была спокойна: не во вкусе Алексея Арнольдовича пышнотелые красавицы. Хотя, что ж… То и дело случались неприглядные истории, когда хозяин заводил интрижку с прислугой, особенно, если та бывала не против. Трудно утверждать, что явление это отражало характерную особенность того времени, поскольку впоследствии прислугу сменили секретарши, а потом к ним, похоже, присоединились снова горничные и кухарки. Конечно, стать доминирующим самцом или нет, всегда зависело от индивида. Уверенная в глубокой порядочности Алексея Арнольдовича, Софья Дмитриевна не беспокоилась относительно Клавдии и мужа. Ну и потому еще, что та была не в его вкусе.

– Хорошо, Глаша, пойдем в кабинет Алексея Арнольдовича, там все расскажешь.

– Так вот: Клавдия заявила приставу – шепотом начала Глаша, но, оглянувшись на плотно закрытую дверь кабинета, заговорила приглушенным голосом, – что у нее с Алексеем Арнольдовичем… что они с Алексеем Арнольдовичем… были… – Глаша все не решалась закончить ужасную фразу, – были полюбовниками!

– Да она в своем уме? – воскликнула Софья Дмитриевна. – Какой вздор!

– Конечно, вздор! Только она еще сказала, что вы, Софья Дмитриевна, как про то прознали, так его и извели… Уж, не знаю, говорит, как барыня с Глашкой это сотворили, но их рук дело! Все, говорит, в тот вечер по квартире бегали, думали, что я в синематографе, а я лежала у себя в комнате – нездоровилось мне. Они потом в спальне чего-то делали, а когда в гостиную пришли, уговорились никому ничего не рассказывать.

– А что же пристав?

– Похвалил и велел за нами наблюдать. Если что, говорит, сразу беги ко мне… Наверно, надобно ей от места отказать.

– Ни в коем случае! Это только утвердит Кулика в его подозрениях. Не думаю, что он безоговорочно поверил Клавдии. Ведь логично допустить и оговор… оговор своей, так сказать, соперницы… Хотя, какая я ей соперница? Непостижимо! Такое возомнить может только психически больной человек!

– Вот она от своей несчастной любви умом и тронулась…

– Бедная…

– Софья Дмитриевна, вы ее еще и жалеете! Змея она подколодная!

– Не говори так, Глаша!.. Однако нам необходимо ее поостеречься.

Софья Дмитриевна встала, но, качнувшись, снова села на диван, обхватила себя руками за плечи.

– Зябко, – сказала она и потеряла сознание.

От случившейся с ней нервной горячки Софья Дмитриевна очнулась утром 16 января. Она лежала на диване в кабинете Алексея Арнольдовича и чувствовала себя вернувшейся из далекого далека. Оттуда дотягивались лишь смутные отражения лиц и голосов.

Доктор Остапенко с белыми усами и бородкой. «Ни в коем случае не беспокоить! Оставить лежать здесь!» – произносит он, и высокие ноты его натужного голоса таят в каких-то ватных клубах, пахнущих эфиром. Глашины конопушки; всхлипывая, она кладет ей на лоб холодное. Высокий тучный человек пытливо смотрит из дверей. Ах да, это же Кулик… А еще рядом больше нет Алеши…

Собравшись с силами, Софья Дмитриевна позвала: «Глаша!» и услышала, как бегут к ней, нетерпеливо приближаются увесистые ее шаги. На пороге Глаша замерла со счастливой улыбкой.

– Ну, слава богу! Мне вчера доктор так и сказал: на утро кризис должен миновать. Теперь дело пойдет на лад!

– Глаша, – протянула к ней руку Софья Дмитриевна, – спасибо тебе…

– Не надо, барыня, – попросила та, увидев у Софьи Дмитриевны слезинку на реснице, – а то я тоже сейчас заплачу…

– Хорошо, хорошо… А какое сегодня число?

– Так шестнадцатое января.

Софья Дмитриевна забеспокоилась:

– Что на службе Алексея Арнольдовича? Там знают о случившемся?

– Знают. Кулик сам к начальству ездил. До того, как пропасть…

– Пропасть? – недоуменно подняла брови Софья Дмитриевна. – Ты о чем?

– Мне, Софья Дмитриевна, много о чем нужно вам рассказать.

– Так скорее рассказывай!

– Вы только не волнуйтесь. И простите меня Христа ради, потому что из-за меня все случилось…

А произошло вот что.

Тринадцатого января, в полдень, когда жар у Софьи Дмитриевны ненадолго отступил и она заснула спокойным сном, Глаша вошла в ее пустую спальню. Глаша, конечно, понимала, что нарушает запрет, но слишком велик был для нее соблазн изведать полет во Времени. Именно полет, потому что само Время ее мало интересовало: занесет еще, не дай бог, к этим опричникам… Главное, с места не сходить и вовремя зажмуриться.

Увы, ничего замечательного в полете не было – просто как будто теряешь сознание. Да и как-то странно переместилась Глаша во времени, поскольку попала она вовсе не в прошлое. Судя по привычному виду Мясницкой и одежде прохожих, это было настоящее. Даже метель, все также вилась, посвистывая, вдоль домов.

– Аглая Спиридонова, если я не ошибаюсь? – услышала она справа от себя знакомый голос, умягченный интонацией вежливости. Глаша повернулась и увидела Кулика. – А я как раз к Софье Дмитриевне иду. Не изволите ли со мной проследовать?

«Зачем ему барыня в горячке? – подумала она. – А я ему зачем? Не понимаю. Похоже, ничего у меня не получилось: никакое это не перемещение во времени, а дурацкий сон». И она крепко зажмурилась…

Закрывая за собой зеркало – дверцу, Глаша твердо решила никогда больше не ходить в потайную комнату – как и велела ей Софья Дмитриевна.

А на следующий день Глаша возвращалась из чайного магазина Перлова. Переходя от «китайского домика» на другую сторону Мясницкой, она остановилась, чтобы пропустить проезжавшие сани. Неожиданно ей в лицо бросилась метель, гулявшая по Москве вот уже несколько дней, и Глаша плотно сомкнула веки.

– Аглая Спиридонова, если я не ошибаюсь? – раздался справа голос Кулика. – А я как раз к Софье Дмитриевне иду.

Глаша опешила: что это? вчерашний сон?

– Не изволите ли со мной проследовать? – в полном соответствии с ее видением продолжил Кулик.

Глаша закрыла глаза, постояла так довольно долго, потом открыла их, и… пристав никуда не исчез.

– Соринка попала? – участливо спросил Кулик.

«Какая соринка?» – скользнуло поверх единственной, во весь мозг, мысли: если это явь, то что было вчера?

– А барыня болеет… – ответила Глаша после паузы, в течение которой поняла: вчера она, действительно, перенеслась во времени, но не в прошлое, а в будущее, на день вперед!

– Вот я ее и проведаю. Доложу, что на прошлой неделе посетил начальство Алексея Арнольдовича. По долгу, так сказать, службы. Его превосходительство был весьма огорчен случившимся с господином коллежским асессором… Так не появлялся барин?

– Нет, не появлялся. А у барыни горячка, в беспамятстве она.