«А. Использовать все имеющиеся соединения (тогда, 29 января, он считал необходимым иметь 144 дивизии)[4].

Б. Разгромить Россию в ходе быстротечной военной кампании».

Зима 1941 года в Европе была очень снежной

Он изложил главные отличительные черты и основные требования к этой кампании. Расстояние до Днепра, который намечался в качестве рубежа, на который требовалось выйти в первую очередь, — примерно равно расстоянию от Люксембурга до устья Луары. «Быстрота. Никаких задержек!» — отметил Гальдер. Важная роль отводилась транспорту и его организации, причем автотранспорту, а не железнодорожному. По оценкам немецкого военачальника, на тот период была достигнута «высокая степень моторизации» (по сравнению с 1940 годом); кроме того, Гальдер предусматривал создание еще 33 моторизованных соединений[5].

В течение весны 1941 года на восток перебрасывались все новые и новые дивизии, подготовка стала еще более напряженной по мере того, как в районы стратегического развертывания войск поэтапно стали направляться и штабы соединений, хоть пока и не в полном составе. «Эти месяцы отличались неспокойной атмосферой», — комментировал генерал Блюментритт. Многим из офицеров высшего командования выпало участвовать в боевых действиях на территории России в период Первой мировой войны тогда еще на младших командных должностях. «Так что мы в общих чертах представляли себе, что нас ожидает», — добавил он.

«И среди офицеров штаба, и среди командного состава дивизий росло чувство неуверенности. С другой стороны, долг требовал от них вдумчивой и упорядоченной работы. С прилавков магазинов вскоре исчезли все книги, так или иначе связанные с Россией».

Сохранились наглядные свидетельства тщательной и кропотливой работы по подготовке плана «Барбаросса». Это оперативная документация и многочисленные карты. Выпускались и доработанные карты-справочники, где указывалось расстояние до Москвы, где были нанесены места дислокации частей Красной Армии, важные промышленные объекты, железнодорожные магистрали, энергообъекты, военные госпитали и местоположение органов административного управления. Информация тактического характера, касающаяся рельефа местности, изотерм января и июля и иных метеорологических данных, была представлена как в форме таблиц, так и карт. Подготовка плана включала и данные фотометрической разведки, фотокарты, в частности, Москвы, с отмеченными на них зданиями, которые надлежало уничтожить в первую очередь. Блюментритт продолжает:

«На самом деле, приходилось изучать и изучать все материалы, связанные с русской кампанией Наполеона в 1812 году. Клюге внимательнейшим образом штудировал описания упомянутой кампании, сделанные генералом де Коленкуром, — в них описывалась специфика боевых действий и особенности жизни в России… мы понимали, что скоро и нам предстоит повторить путь Наполеона».

В истории имеется два впечатляющих примера вторжений в Россию: короля Швеции Карла XII, разбитого в 1709 году под Полтавой, и Наполеона в 1812 году. Последний пример был наиболее ценным, поскольку Бонапарт наступал на Москву тем же путем, каким собирался двигаться и Гитлер, — через Смоленск. Отчеты и воспоминания об этой кампании читались запоем. «Письменный стол Клюге в его ставке в Варшаве был буквально завален публикациями на эту тематику», — вспоминает начальник штаба 4-й армии. Предыдущие вторжения потерпели неудачу вследствие огромного растяжения коммуникаций, недостатка провианта и боеприпасов, вызванного перебоями в войсковом снабжении. К фатальному результату для армий Наполеона и Карла привело также отчаянное сопротивление местного населения и ужасающе холодная русская зима. Все это давало пищу для размышлений, не всегда оптимистичных. Швед Нисбет Байн описал в 1895 году зимние холода 1708 года, сыгравшие роковую роль для армии Карла XII, когда «на бескрайних степных просторах Украины… птицы падали замертво с ветвей деревьев, сраженные морозом, когда замерзало даже вино, да и напитки покрепче обращались в ледяной ком». Беллок описывает погодные условия во время кампании Наполеона 1812 года глазами тех, кому приходилось стоять на посту в мороз:

«Стоя на посту глубокой ночью, эти люди испытывали то, что не шло ни в какое сравнение с выпадавшим на их долю прежде… Европеец просто не представляет себе подобных холодов, надвигавшихся с продуваемых ледяными ветрами азиатских степей… Дыхание замерзало в этом шелестящем от мороза воздухе, дышать можно было лишь сквозь закрывавшую рот повязку из теплой ткани».

Многие из офицеров, сражавшихся в России в период Первой мировой войны, а теперь командовавшие крупными соединениями, имели все основания подивиться стойкости и выносливости русского солдата.

Но те, на кого возлагалось планирование данной операции, были твердо убеждены, что все эти сложности вполне преодолимы техническими и идеологическими средствами. Положенные в основу плана «Барбаросса» расистские концепции нацистов в конечном итоге вели к просчетам в подготовке. И степень потенциального сопротивления населения России, и ее экономический потенциал, и боеспособность Красной Армии — все рассматривалось сквозь призму гитлеровской догмы о «расовой неполноценности славян».

Все втискивалось в прокрустово ложе утверждения Гитлера, что, мол, стоит лишь «поддать, как следует, и режим разлетится, словно карточный домик». «Русский человек — неполноценен, — писал Гальдер на совещании у Гитлера 5 декабря 1940 года. — Армия не имеет настоящих командиров». И непродолжительная кампания, «блицкриг», наверняка станет успешной. «Если по такой армии нанести мощный удар, ее разгром неминуем», — предвещал он.

Первоначально Гитлер принимал Красную Армию всерьез, однако после ужасных потерь в советско-финской войне в 1939 год его отношение к ней круто изменилось. Советские потери объяснялись, прежде всего, внутренними причинами и, в первую очередь, сталинскими чистками предыдущих лет, которые нанесли невосполнимый урон офицерскому корпусу. Разведка указывала на отсутствие в Красной Армии опытных командных кадров. Германский военный атташе оценивал советский генералитет как «никуда не годный» и отмечал, что, «если сравнивать его с 1933 годом, России потребуется самое малое 20 лет, чтобы выйти на прежний уровень». Более того, так называемый «освободительный поход» Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину во время польской кампании вермахта еще больше уронил авторитет советской военной машины. Молодой унтер-офицер, артиллерист, принимавший участие в «прощальном параде» в Бресте 22 сентября 1939 года, прокомментировал проход советских моторизованных частей перед Гудерианом и русским генералом[6] такой репликой: