Если бы столь глубокий патриотизм не обрел в дальнейшем откровенно преступного выражения в виде отвратительных погромов, политических убийств, «дела Бейлиса», – вероятно, и сегодня потомки чтили бы Владимира Андреевича как выдающегося государственника, верного сына исторической России. Одного из многих этнических немцев, для которых все русское было свято и чья верность царствующему дому Романовых никогда не ставилась под сомнение. Но запоминается всегда последнее. Спросите любого из окопавшихся вокруг партии «Парнас» националистов, кто такой Грингмут, – звенящая тишина станет вам ответом. Потому что со времен знаменитых слов Василия Розанова: «…Не стой у них поперек горла «правительство», разорвали бы на клоки Россию и раздали бы соседям даже и не за деньги, а просто за «рюмочку» похвалы», – ничего не поменялось.

Давайте сразу внесем ясность в определение, чтобы в дальнейшем у нас не возникало ненужной путаницы. События 1914–1917 годов в Российской империи именовались вовсе не Первой мировой, как это принято сегодня, а Великой или Второй Отечественной войной. В первые годы советской власти название трансформировалось в «германская», а потом в «империалистическая». Идеологический посыл последнего очевиден, поэтому я буду использовать бытовавший тогда в российском социуме вариант «Великая война». Тем паче что именно так ее и воспринимали. По крайней мере на первом этапе, в момент высочайшего патриотического подъема.

Нынче все чаще можно услышать дикую псевдопатриотическую теорию, будто войны вполне можно было избежать и только тлетворное влияние на государя глупых министров вкупе с неудачными обстоятельствами погубило Россию-матушку. Не берусь судить, какая оценка у верящих в эту чепуху стояла в графе «История» в аттестате о среднем образовании. Очевидно, прочерк. В любом ином случае они бы знали, что противоречия между ведущими европейскими державами появились задолго до рокового 1 августа 1914 года.

Да, изначально Бисмарк после создания Германской империи не стремился к господству на континенте. Он понимал силу соседей и именно поэтому говорил: «Сильная Германия желает, чтобы ее оставили в покое и дали развиваться в мире, для чего она должна иметь сильную армию, поскольку никто не отважится напасть на того, кто имеет меч в ножнах». Но совершенно понятно, что такая политика не могла проводиться вечно. У самих немцев есть невероятно точная поговорка: «Германию нужно посадить в седло, а дальше она поскачет сама». Так и произошло.

Германская империя начала бороться за первенство в Старом Свете. Колоний у нее не было, от чего закономерно страдал рынок сбыта. Но даже не это более всего оскорбляло национальные чувства бюргеров. В конце концов, жили успешно без колоний и дальше проживем. А вот как решить проблему быстро растущего населения? Именно тогда впервые прозвучал тезис о необходимости расширения жизненного пространства, который сегодня у всех ассоциируется исключительно с Гитлером. Достичь этого можно было, лишь устранив конкурентов. Эта неблагодарная роль досталась трем странам: России, Франции, Великобритании. И они, естественно, о планах немцев были осведомлены. Последовали ответные меры.

Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен. Первый канцлер Германской империи

Союз между Россией и Францией, заключенный в декабре 1893 года, был продиктован не только общностью военно-стратегических интересов, но и экономической составляющей.

Наша страна во второй половине XIX века остро нуждалась в свободных капиталах для вложения их в промышленность и строительство железных дорог. В свою очередь, Франция не имела у себя необходимого числа объектов для собственных капиталовложений и активно вывозила капитал за рубеж. Российский рынок пришелся тут как нельзя кстати. К 1887 году было основано девять французских предприятий, началось взаимодействие в военно-промышленной сфере. Великий князь Владимир Александрович спустя год разместил взаимовыгодный заказ на изготовление 500 тыс. винтовок для русской армии.

Важную роль в развитии союза двух стран играл культурный вопрос. Едва ли кто-то оказал на Россию большее влияние в этом плане, чем Франция. Вольтер и Руссо, Гюго и Бальзак очень ценились русской интеллигенцией. В свою очередь, и в Париже начинают приобщаться к новым ценностям. Появляются издательства, специализирующиесяся на русской литературе. Толстой и Достоевский, Гончаров и Салтыков-Щедрин и, конечно же, Тургенев становятся одними из любимейших писателей для французов.

Результаты не замедлили сказаться. В обеих странах появились сторонники проведения активной наступательной политики против Германии. В России предвестником так называемой «французской партии» стал знаменитый генерал Михаил Скобелев. 5 февраля 1882 года, выступая перед сербскими студентами в Париже, он, в частности, заявил: «Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого врага, столь опасного для России и для славян, я назову. Это автор «натиска на Восток» – он всем вам знаком – это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого. Борьба между славянством и тевтонами неизбежна. Она даже очень близка!» Речь была растиражирована европейскими газетами и доставила потом немало неприятных мгновений русским дипломатам.

Генерал от инфантерии М. Д. Скобелев.

Всегда участвовал в сражениях в белом мундире и на белом коне, поэтому и вошел в историю как «Белый генерал»

В Германии и в Австро-Венгрии речь Скобелева надолго стала политической злобой дня. Она воспринималась исключительно как ретрансляция взглядов русского двора – никто не хотел поверить, что знаменитый генерал говорил только от своего имени и отнюдь не был уполномочен делать важные внешнеполитические заявления. Скандал сошел на нет только спустя четыре месяца. И вовсе не потому, что последовало все объясняющее заявление российского министерства иностранных дел. Все проще: Скобелев умер. Но на позициях сторонников Франции это никак не сказалось.

В январе 1887 года Александр III в одной из бесед с главой внешнеполитического ведомства Николаем Гирсом заметил: «Прежде я думал, что это только Катков недолюбливает Германию, но теперь убедился, что это – вся Россия». Но это, вне всякого сомнения, утрированная точка зрения. Были сильны в правительстве и германофильские настроения. Помимо упомянутого уже Гирса можно назвать его ближайшего помощника и будущего преемника Владимира Ламздорфа и военного министра Петра Ванновского.

Русско-французский союз складывался медленно и тяжело. Ему предшествовал ряд предварительных шагов к сближению между двумя странами. Шагов взаимных, но, говоря откровенно, – более активных со стороны Франции. Весной 1890 года, после того как Германия отказалась возобновить «договор перестраховки» (на случай новой войны в Европе, отсюда такое название) с Россией, в Париже блестяще воспользовались затруднительной для Петербурга ситуацией. Чтобы завоевать расположение Александра III, французские власти арестовали сразу 27 русских политических эмигрантов.