– Какая неожиданность, рад тебя видеть, – обратился он к девочке. – Похоже, у тебя все в порядке. А я вот заработал «стариковский сахар», и теперь приходится хорошенько подумать, прежде чем что-нибудь съесть. Вообще-то, это называется «диабет-два», но по сути – «стариковский сахар».

Когда-то я частенько бывал у Арне, даже жил иногда. Поэтому сейчас чувствовал себя вернувшимся домой. У Арне все было как тогда: множество разных безделушек, в комнатах прибрано и хорошо пахнет. Он так и не выбросил свой старый ламповый телевизор. И все-таки я усмотрел кое-какие новшества: в доме появился компьютер, а на кухонном буфете магнитофон, откуда доносились звуки старого шлягера. Что-то задушевное о жизни.

– Лилль-Бабс, – пояснил Арне. – На Spotify[4] можно найти все.

У меня там был личный кабинет, но до сих пор я им не пользовался.

– Ты слушаешь Spotify? – удивился я.

– Помнишь Томаса Скарбалиуса, литовца? – в свою очередь спросил Арне.

– Да, прошлым летом он помог мне с машиной.

– Меня научила его одиннадцатилетняя дочь. Просто показала, как это работает, сама она слушает совсем другое.

Девочка сидела тут же, на кухне, и не сводила с меня глаз.

– Хочешь немного прогуляться? – обратился я к ней. – Тут так интересно! Ты видела, какие фотографии висят в кабинете Арне? А мы посидим здесь вместе, может, Арне приготовит для нас завтрак.

Не знаю, что девочка могла понять на старых фотографиях Арне, но из кухни она вышла. Пока Арне поджаривал яичницу с колбасками, я вкратце рассказал ему о событиях последней ночи.

– Ты ведь обещал держаться подальше от таких вещей, – мрачно напомнил он.

– От каких это таких? – не понял я.

– От таких, – повторил Арне. – Эта история не сулит ничего хорошего ни мне, ни тебе, так с какой стати нам в нее влезать?

– Я и не влезал. Девочка сама прибежала ко мне среди ночи. И что мне было делать? Оставить на улице, чтобы те двое ее схватили?

– Нет, но утром ты мог бы позвонить в полицию.

Арне был прав. Именно так поступил бы на моем месте любой нормальный человек. Но что-то мне подсказывало, что, вмешайся в это дело полиция, малышке пришлось бы еще хуже.

– Она не хотела, чтобы я впутывал полицию, – пояснил я.

Арне фыркнул:

– Тогда сядешь за похищение ребенка, об этом ты не думал?

В самом деле, неожиданный поворот.

– У меня такое чувство, что те, кто ее преследует, не очень-то заинтересованы в огласке, – возразил я. – Так что обвинение в киднеппинге беспокоит меня меньше всего.

И это было правдой.

Арне разложил по тарелкам колбаски с яйцами, достал корзинку с нарезанным хлебом из муки грубого помола и позвал девочку.

– Ты ведь не откажешься от чашки кофе? – спросил он.

Я не хотел обсуждать наши дела в ее присутствии, поэтому мы перевели разговор на компьютеры, Spotify и скайп. Скайп Арне видел в сериале «Семья Джетсон» и был поражен этой технической новинкой, которая будто совмещала в себе возможности телефона и телевизора. Тут, разумеется, встал вопрос о том, как современные средства коммуникации убивают бумажные газеты. Эту тему обсуждали тогда все журналисты, как действующие, так и бывшие, словно она была частью их профессиональных обязанностей.

– Как Йордис? – вдруг вспомнил я.

– Как всегда.

– Я хочу поговорить с ней, – сказал я и повернулся к девочке. – Посиди здесь с Арне, я сейчас.

Йордис звали соседку Арне. Тонкая, почти бесплотная, как осиновый лист, с белым как мел лицом, она отличалась наблюдательностью и подмечала много интересного. Она страдала от непереносимой, как выражаются все пожилые люди, боли, которая могла нахлынуть когда угодно. Особенно больно Йордис было сидеть. Поэтому бóльшую часть дня она стояла у окна за гардиной, такой же прозрачной и белоснежной, как и ее кожа.

Прошлым летом я уже имел дело с Йордис и сейчас был совсем не против с ней пообщаться. Старушка тоже очень обрадовалась встрече, даже легонько потрепала меня по щеке. Собственно, своим визитом я преследовал еще одну, тайную цель: хотел сделать от Йордис один звонок, не потревожив девочку.

– У Арне слишком громкая музыка, – объяснил я старушке.

– Он совсем с ума сошел, с тех пор как купил эту машину, – поддержала она, очевидно имея в виду магнитофон.

В доме Йордис и вправду стояла мертвая тишина.

Листая записную книжку, я размышлял о том, кто расчесывает на коврах Йордис кисточки.

Я искал номер Эвы Монссон.

Даже если моя подопечная и не хотела связываться с полицией, я должен был спросить у Эвы совета. Мне ведь не обязательно выкладывать ей всю правду. В прошлый раз, когда мы с Эвой вместе расследовали убийство, я тоже не делал этого. Я не обязан ни перед кем отчитываться, даже если не совершил ничего противоправного.

Но сейчас Эва не отвечала. Автоответчик предложил мне отправить эсэмэску.

Я отправил.

После этого я позвонил еще кое-кому из репортеров в надежде, что они наведут справки. Они спрашивали меня, что я могу им предложить. Не много, фактически ничего.

Потом я связался с Симоном Пендером. Я уже посылал ему сообщение, что срочно выехал к Арне Йонссону, поскольку тот вдруг почувствовал себя как никогда потерянным и одиноким. Теперь я хотел сказать Симону, что не знаю, когда вернусь.

Потом я позвонил в полицейский участок Мальмё и спросил инспектора Эву Монссон.

Мне ответили, что она в отъезде и будет только завтра.

– И где же она? – поинтересовался я.

– В Стокгольме.

Я задумался.

Потом поблагодарил Йордис за возможность воспользоваться ее телефонным аппаратом и пообещал отныне наведываться к ней чаще. Ее ладонь легла в мою, будто большая невесомая снежинка.

Она ненавидела Сконе.

Или нет, «ненавидела» – слишком сильное слово, она его просто не любила.

Возможно, это было связано с тем, что она бывала здесь недолго, но она никогда не чувствовала в себе ни малейшего желания наведаться в Эстерлен, Фальстербу, Бостад или Тореков, – те места, где так любят отдыхать стокгольмцы.

А сейчас она сидела в сконской гавани и с презрением косилась на туристов, которые с утра пораньше уже слонялись в дождевиках вдоль берега. Туристам так положено, и вообще, надо же что-то делать, потому что плохой погоды не бывает, а бывает плохая одежда.

Она ведь тоже путешествовала и прошла через все это.