камыш, и лодки начали выбираться на открытую воду.

– Навались, славяне! – уже без шуток рявкнул рыжий сержант.

Тимофею казалось, что лодок в плавнях не так много – пять, может шесть. И стоит им показать нос из камыша, как по ним начнут стрелять. Но лодки выскальзывали из камышей одна за другой, должно быть, уже десятка два, а правый высокий берег все еще молчал. От этого становилось только страшнее.

– Не сиди, подгребай хоть руками, – пихнул в плечо Бубин.

Тимофей сообразил, что сержант гребет прикладом карабина, выдернул лопатку, принялся подгребать с другого борта. Руки омыла ледяная днестровская вода.

– О, теперь вдвое быстрей пошла! – прокомментировал рыжий. – Главное, о берег с разбегу не разбиться. А хороша лопата, а, Тимофей-партизан?

– Сама так и шьет, едва держу, – пропыхтел новобранец, чувствуя, как намокают рукава.

Десантники одобрительно захмыкали, тревожно прислушиваясь и пригибаясь все ниже. Оказаться на открытой воде после пусть символической, но защиты плавней было жуть как неуютно. Вражеский берег, высокий, уходящий за излучину, по-прежнему молчал. Тимофей с изумлением почувствовал, как по спине течет пот, холодит между лопаток. Нервы вот-вот лопнут, как самые дрянные нитки. А Днестр сейчас, словно нарочно, широко разлившийся, до середины еще грести и грести.

– Верно сказано, мог бы быть и поуже, – прохрипел рыжий сержант, удобнее набрасывая на плечо ремень автомата. – А фриц-то молчит. Неужто подлянку готовит?

Все думали об одном, все боялись, но лодка шла вперед. И остальные лодки передовой роты тоже шли, бойцы налегали на весла и ожидали первого, может быть, смертельного именно для них выстрела или разрыва.

Середина русла… Тимофей оглянулся. Плавни отдалились; наверное, если потонет лодка, уже не доплыть. Руки от холодной воды чувство уже потеряли, а пиджак намокнет, ко дну потянет. Он отложил лопатку, чьей-то каской принялся вычерпывать просочившуюся воду.

– Размереннее, не психуем, – приговаривал рыжий, не отрывая взгляда от заслоняющего уже полмира берегового обрыва. – Главное, не психовать. Еще малость, ребята…

Лодка, порядком перегруженная, и так двигалась относительно быстро. Казалось, один неловкий рывок весел – и черпнет бортом, а там выпрямится ли, или нет – кто знает… Сырой ветер норовил снести суденышко правее, но лодку направляли по кратчайшему пути.

Берег приблизился, вот уже видны идущие наискось тропинки, промоины. Не такой уж неприступный откос, но скользко будет. Зачем вообще в таком месте переправляться? Правее берег пониже, там куда удобнее. И почему не стреляют? Засада? Или как вот в таком речном случае по-военному называется ловушка?

– Может, отступил фриц и нету там никого? – пробормотал пулеметчик.

Словно в ответ донесся хлопок выстрела, на обрыве вроде бы заорали что-то тревожное: ветер по-прежнему сносил звуки.

– Сглазил, пулеметная душа! – зарычал рыжий сержант. – Сейчас дадут прикурить.

Выстрелы на обрыве трещали в разных местах, вступил пулемет. Короткая очередь… длиннющая…

– Не, кажись, просто проспали нас, – прохрипел кто-то из гребцов.

– Обед у фрицев был, святое дело. С этим угадали. Все, товарищи, теперь переходим непосредственно к полднику, – процедил рыжий. – Навались!

До берега оставалось шагов двадцать, лодка шла судорожными рывками, ощутимо заваливаясь на одну сторону. Левее с другой лодки уже высаживались пехотинцы. «Эх, не видать нам орденов», – глупо подумал Тимофей. Под берегом что-то хлопнуло, новобранец с опозданием догадался, что это брошенная сверху граната, совсем даже не страшная. Теперь стреляли повсюду: с высоты, с некоторых лодок. Передовая группа десанта бежала вдоль подножия обрыва.

– Пошли! – крикнул рыжий сержант, прыгая в воду.

Хватая лопатку, Тимофей подумал, что рыжий враз изменился: уже не рыжий, а в каске, строгий, хищный, страшный. А ведь, может, и не наплел, что троих и обер-лейтенанта вот этой самой саперкой.

Поднявшаяся в разлив вода Днестра плескала у самого откоса стены. Бойцы с матом прыгали в воду, бежали к намеченным местам подъема. Тимофей, боясь отстать, хлюпал за приметной спиной сержанта с болтающимся пустым чехлом от лопатки. Сзади загрохотало – мелкий пулеметчик, стоя почти по пояс в воде, поливал из «дегтяря» верхнюю кромку обрыва. Лицо его было перекошено от натуги, но, в сущности, спокойно. Да, все дело делают.

Рыжий сержант, цепляясь за траву, лез на склон. Левее десяток буро-зеленых фигурок наших бойцов взобрался уже до середины. Вновь хлопали гранаты.

– Но жиденько, жиденько бьет, – пропыхтел Бубин и выстрелил из карабина куда-то вверх. – Однако крутовато тут.

– За корягой тропинка вроде, – неуверенно сказал Тимофей.

– Не стойте дураками! – заорал, оскальзываясь, рыжий сержант. – Рассредоточились – и вверх!

Тропка действительно нашлась. На ней было скользко, но штаны Тимофей щадить не собирался – временами падая на колени, цепляясь за траву, а иной раз и врубаясь-опираясь лопаткой в выступы по краям, упорно лез вверх. Главное – от сержанта не отстать! И так товарищ Лавренко насквозь бесполезный-безоружный, да еще и подумают, что струсил.

Со всех сторон стреляли – и винтовочными, и короткими автоматными очередями. Казалось, бойцов на обрыве вдвое больше, чем было в лодках. Так это и хорошо! За спиной закричал Бубин – подгоняет, наверное. Тимофей постарался поднажать, хотя уже и так легкие резало от недостатка воздуха. Теперь понял: весь обрыв кричит невнятное, но грозное «ура!». Но лично у новобранца Лавренко ничего кричать не получалось, только хрипел, воздух хватал. Вот она, верхняя кромка…

Далеко слева, у излучины, замерло село и серые голые сады, далее торчала колокольня, а правее были лес, рощи. Прямо у ног новобранца извивалась вдоль откоса траншея, уже брошенная: вон каска валяется, еще какое-то барахло… А за траншеей перед Тимофеем тянулось не особо ровное поле, по нему убегали невзрачные фигуры в знакомой противной форме. Румыны, но не то чтобы много…

Тут Тимофея сшибло в траншею, сверху спрыгнул задыхающийся сержант Бубин, с ходу сбил с новобранца картуз.

– Стоит он! Конный памятник… твою… Пулю ловишь?!

– Так бегут же гады, – оправдался новобранец, лопаткой вылавливая картуз из лужи на дне траншеи.

– Они бегут, ты бежишь, потом глядь – а уже кто-то валяется и мертвым припухает. Ты глухой, что ли?! Я ору, ору: «Куда ты лезешь?!» – а он только шустрее. Балбес, тя в…

– Да не слышал я, – объяснил Тимофей, и сержант тут же повторно вышиб кепку из его рук.

– А я тебе что говорю?! Слушать надо и слышать надо! В бою уши еще поважнее глаз. Вот, слышишь?

Над траншеей посвистывало, довольно высоко, там, где начиналось полупрозрачное апрельское небо.

– Так то мимо, – осторожно предположил Тимофей.

– Понятно, мимо, свою пулю не услышишь. Но ты же соображать должен: ага, бьют – упал, залег или спрятался. А он стоит как памятник…

Длинную траншею заполняли измазанные