– Вот ты прямо Суворов! – восхитился автоматчик. – Прямо сейчас прикажете брать, товарищ фельдмаршал?

– Не, подождем гусар и мортиры, потом я уточню диспозицию, – важно пояснил рыжий.

Тимофей и автоматчик засмеялись.

– Чего ржете? Вот увидите, все по-моему будет, возьмем село. – Сержант протянул новобранцу винтовку и отсоединенный штык. – На пояс свинорез подвесь, оно удобнее будет.

Тимофей хотел сказать, что надо бы ремень найти, но тут в небе зашелестело, бойцы пригнулись. Ближе к берегу Днестра поднялся невысокий фонтан земли, донесся приглушенный грохот взрыва.

– Во, началось! Опомнились и пристреливаются. Ну, пускай, а то как-то ненормально выходило, смущала тишина. Пошли к роте, доложим, – скомандовал сержант.

Бойцов в траншее прибавилось, уже рыли ответвления и ячейки-ямки поодаль. С берега подходили все новые пехотинцы, готовились к атаке.

Ротный выслушал разведчиков и сказал:

– Пока удачно. Сейчас третья рота подойдет, комбат уже здесь, минометы подтянут, и ударим на село. Покажете, как там поближе подойти. Готовьтесь. А ты, Тимоха-партизан, пока при мне связным останешься.

– Товарищ старший лейтенант, я боец Лавренко, – намекнул Тимофей.

– Фамилий много, а партизан у нас пока один, – улыбнулся ротный.

– Я не к тому. Просто мне приказано к минометчикам приписаться, – пояснил новобранец.

– Обойдутся. Не знаю, какой там из тебя минометчик, а бегаешь ты хорошо и не трусоват. Опять же, с местным населением контакт уже установил. В общем, ты тут нужнее, – решительно заключил старший лейтенант. – Перекурите, пока бойцы накапливаются.

Румыны вели артобстрел, но он пока не причинял особого вреда нашим переправляющимся и группирующимся пехотинцам. Тимофею казалось, что обстрел – это куда более страшное дело.

– Это пока жиденько, возьмутся и по-настоящему, – заверил рыжий сержант. – Что ты зыркаешь?

– Мне бы ремень, штык подвесить. И вообще вид принять, – вздохнул Тимофей, которому неуравновешенные тяжести неудобного патронташа, гранаты в кармане, штыка за голенищем и бутылки за пазухой причиняли сильное неудобство. Новобранец колебался: может, отдать цуйку кому-то? Или попробовать на ремень выменять? Неудобно, ремень все-таки форменная амуниция. Лучше помолчать.

– Ремень еще найдешь себе, – сказал автоматчик. – Румынский не бери, уж лучше немецкий. Сточишь бляху, сносу не будет.

– Нормальный советский ремень тебе найдем, – сказал сержант. – Это все трофейное – накипь на щах. Все будет, Тимоха, нам бы только закрепиться на этом бережке.

– Так вроде уже закрепились? – осторожно уточнил обнадеженный боец Лавренко. – Отошли же румыны.

– Румыны – они как то перекати-поле: дунешь – живо укатятся. Вот если немцы войска перебросят… – вздохнул автоматчик.

– Не пугай человека. Немец уже не тот, что прежде. Но медом намазано, как с сегодняшней переправой, уж точно не будет, – предупредил сержант. – Сухари есть у кого?

Едва Тимофей успел сгрызть сухарь, как их позвал ротный. Рядом с ним был комбат – плотный, учительского вида капитан, очень вдумчивый и серьезный. Роты готовились к атаке, следовало выдвинуться к хутору.

– Село возьмем и сразу, не останавливаясь, продвигаемся западнее и южнее, – указывал комбат ориентиры. – Как можно быстрее. Связи не терять! Местный-то ваш где?

– Да вон он чернеется, – кивнул ротный на Тимофея.

– Ага. Ты лес южнее Шерпен знаешь? – нацелил карандаш капитан.

– Я же не очень местный, – робея, предупредил новобранец. – Но лесок от хутора виден, мы смотрели.

– Вот и хорошо. За село зацепимся – отведешь группу к лесу, проверите, что там, и доложите. Доложит, понятно, сержант, а ты смотри, чтобы вообще не заблудились.

Через два часа рота без сопротивления заняла село Шерпены, а Тимофей и двое бойцов во главе с рыжим сержантом продвигались к леску, что теснился на высоком речном берегу. Все порядком устали, у новобранца Лавренко уже ноги едва гнулись, но бойцы понимали: лучше сейчас побегать, чем днем позже выбивать врага с каждого бугорка.

Группу обстреляли на подходе к лесу. Тимофей лежал в чахлой траве, слушал короткие автоматные очереди товарищей, сам дважды выстрелил по смутным стволам рощи. Винтовка мощно лягала в плечо, а двигать загнутую рукоять затвора оказалось жутко неудобно. В первый и единственный раз из боевого оружия Тимофею Лавренко приходилось стрелять еще до войны, когда батя водил в военный тир, где у старшего Лавренко имелся хороший товарищ по Гражданской. Но там в руках была проверенная и понятная трехлинейка, а тут – румынское недоразумение.

– Отходим, гвардия! – крикнул рыжий сержант. – Тимоха, отползай, не черней! И зад не вздумай поднимать…

Отползали. Брюки на коленях мгновенно промокли насквозь, холодная земля проминалась и пыталась удержать пластуна, лопатка упиралась в живот, горлышко бутылки давило под мышкой. Тимофей волок винтовку под ремень и думал, что война очень странная вещь: в сущности, тут от любого посвистывания над головой мгновенно ползать начинаешь. Да когда же эту бутылку выбросить удастся?! Мысли порядком путались.

Потом бойцы перешли на короткие перебежки, скатились в ложбинку.

– Видать, там какие-то отрезанные румыны колобродят, – объяснил рыжий. – Хорошо, что нервные, могли бы подпустить да срезать нас вчистую. Вот так тут, на фронте, Тимоха: чуть ослабил внимание – мигом нарвался. Ничего, до хутора дочапаем, там перекурим, да и ужин уж должны переправить. Плацдарм-то мы, как ни крути, взяли, заслуживаем усиленного питания.

Покурить не пришлось. Когда подходили к хутору, в небе басовито зашипело. Автоматчики упали на землю, Тимофей последовал их примеру, и тут жутко громыхнуло, а потом еще раз. Угол хуторского домика исчез в дыму и пыли, на садовые сливы полетели комья земли и перья разлохмаченной дранки. Из дыма вылетел ошалевший пес, волоча веревку с обломком доски конуры, метнулся по дороге…

Потом ударило вновь и вновь, еще ближе. По спине застучали комья земли, уши заложило. Лежа носом в траву и нашаривая слетевшую кепку, Тимофей услышал, что рядом кто-то кричит от боли. Следующие снаряды ударили по дороге к селу.

– Не кричи, – громко и оглушенно говорил автоматчик. – Сейчас забинтуем. Да не оторвало, говорю! Так, задело слегка.

Бойцы лежали около сержанта. Тимофей с ужасом смотрел на ногу рыжего – ниже колена ее перебило осколком почти начисто, голень лежала под неправильным углом, распоротая штанина и голенище сочились темно-красным.

– Терпи, твою… замотать нужно покрепче, – грубо рявкнул автоматчик, отбрасывая упаковку вскрытого перевязочного пакета.

Сержант мычал. Ему неловко заматывали ногу, а бинт сразу становился красным. Наложили жгут из брючного ремня.

– Ничего, отлежишься, – пропыхтел боец. – Это не в башку и не в брюхо.

– Да… ваша… отрежут же конечность, – стонал рыжий. – Я же меньше месяца как из госпиталя, насмотрелся там. Ох ты ж в бога душу мать…

Ругаться он умел здорово. Слушая, бойцы разостлали плащ-палатку, переложили на нее раненого – сержант взвыл.

– Берись, Тимка, –