Дилл поежился.

– Да, возможно. Кстати, завтра в школу.

Поставив локти на стол, отец сплел пальцы, словно в молитве.

– Сейчас та самая пора, не так ли? И как же ты проведешь этот учебный год? Будешь ли служить Христу и говорить со своими сверстниками о Спасении и знамениях? Будешь ли за меня делать то, чего я сейчас делать не могу?

Дилл снова поерзал на стуле и отвел взгляд. Ему не нравилось смотреть отцу в глаза. Отец мог одним взглядом убедить человека совершить нечто опасное.

– Я… мне кажется, моих одноклассников мало волнует, что я говорю.

Прекрасно. Лишнее напоминание о том, как я непопулярен в школе, а заодно и повод разочаровать отца. Два в одном. Эти поездки в тюрьму – сущая радость.

Отец подвинулся к Диллу, впившись в него взглядом, и заговорщическим голосом произнес:

– Тогда не говори, а пой. Используй голос, который даровал тебе Господь. Задействуй руки, которые Господь наделил умением играть на струнах. Распространяй Слово Божие через песню. Молодежь любит музыку.

Дилл подавил горькую усмешку.

– Да… только не о змеях и тому подобном. Такая музыка не очень популярна.

– Святой Дух пробудится в них точно так же, как пробуждался в наших прихожанах, когда ты пел и играл перед ними. А к тому времени, как я выйду отсюда, число прихожан увеличится в десять раз.

А что если я просто попытаюсь пережить этот последний учебный год? Не буду делать ничего, что даст им лишний повод меня унизить?

– Послушай, пап, из-за твоего… нашего… положения… мне довольно сложно говорить со своими одноклассниками о таких вещах. Им совершенно не хочется все это слушать, понимаешь?

Отец фыркнул.

– Так, значит, мы уступим козням Люцифера и позволим ему погубить нашу миссию? Отдадим ему победу без возражений?

– Нет, я… я не… – тут Дилл вдруг осознал, насколько абсурдна эта ситуация: человек, сидящий в тюрьме, заставлял его, Дилла, чувствовать себя никчемным. Он даже не смог завершить мысль.

– Помнишь, как ты писал псалмы и пел их вместе с церковной группой? Помнишь это?

– Ага, наверное. Да.

Отец откинулся на спинку стула, отвел взгляд и едва заметно покачал головой.

– Это были прекрасные песни. – Он снова посмотрел на Дилла. – Спой мне.

– В смысле – прямо здесь? Сейчас? – Дилл искал подтверждения тому, что отец шутит. Это было бы в высшей степени редким явлением, и все же.

– Да. Ту, которую ты написал. «И Христос освободит нас».

– У меня нет с собой гитары. К тому же разве это не будет выглядеть… слегка странно? – Дилл кивнул в сторону охранников, которые со скучающим видом переговаривались о чем-то между собой.

Отец повернулся к ним. Его глаза заблестели.

– А ты думаешь, они и без того не считают нас странными?

Верно подмечено. Дилл покраснел. Как если бы с кожи сорвали пластырь. Он поспешно и тихо напел отцу духовную песню. Краем глаза он заметил, что охранники перестали разговаривать и обратили все свое внимание на них.

– Еще, – сказал отец, аплодируя. – Давай новую.

– Я… толком ничего и не писал в последнее время.

– Ты забросил музыку?

– Не совсем. Просто сейчас пишу… немного о другом.

Отец помрачнел.

– О другом. Господь не для того наделил тебя даром петь, чтобы ты восхвалял людей и блуд.

– Я не пишу про блуд. У меня нет ни одной песни про блуд.

Отец наставил на него палец.

– Запомни вот что: Христос – это путь, единственный путь, твой путь к спасению. А музыка – это твой путь к Богу. Моим путем к Богу стало провозглашение знамений веры. Если мы потеряем свой путь к Богу, то лишимся пути к спасению, своей награды в вечности. Понимаешь?

– Ага, понимаю. – Когда Дилл разговаривал с отцом, у него возникало такое чувство, словно он говорит с наделенной разумом кирпичной стеной, которой откуда-то известно про Бога. – Ну ладно, мне пора.

Отец еще больше помрачнел.

– Ты же только пришел. Ты что, проделал этот путь ради того, чтобы побыть здесь пару минут, а потом снова вернуться домой?

– Нет, меня подбросили друзья. Они ездили в Нэшвилл за вещами для школы. Сейчас они на парковке, а там очень жарко. Спасибо им и на том, что согласились подождать меня.

Отец шумно выдохнул и поднялся.

– Ну, тогда тебе лучше вернуться к ним. До свидания, младший. Передай своей матери пламенный привет и скажи, что я ей скоро напишу.

Дилл тоже встал.

– Передам.

– Передай, что я получаю ее письма.

– Ладно.

– Когда мы увидимся?

– Точно не знаю.

– Тогда увидимся, когда Господь того пожелает. Иди с Богом, сын.

Отец Дилла сжал руки в кулаки и, подняв их, свел вместе: Марк, 16:18 – потом развернулся и пошел прочь.

* * *

Выйдя из тюрьмы, Дилл перевел дух. Он почти не дышал там, словно для того, чтобы не вдохнуть ненароком неведомый вирус, бродивший среди заключенных. Избавившись от страха перед встречей с отцом, он почувствовал себя лучше – но ненамного. Внутри по-прежнему жил тот, первоначальный, страх, поселившийся в нем еще утром.

Он подошел к машине. Лидия как раз объясняла Трэвису, сколько калорий нужно было бы потреблять дракону ежедневно, чтобы он мог дышать пламенем. Ее аргументы, судя по всему, казались ему неубедительными.

Подняв взгляд, она увидела Дилла.

– О, слава богу. – Она завела машину. – Ну что, как твой папа?

– Странный, – произнес Дилл. – Он реально странный.

– А… – начал было Трэвис.

– Если честно, мне не хочется об этом говорить.

– Блин, ну ладно.

– Извини, я не хотел показаться грубым, – сказал Дилл. – Просто… давайте просто поедем домой.

На обратном пути друзья в основном молчали. Трэвис читал книгу. Лидия включила микс Nick Cave & The Bad Seeds/Gun Club и отбивала пальцами ритм на руле. Она по-прежнему была в прекрасном расположении духа. Почему нет? Она чудесно провела день.

Дилл смотрел в окно на деревья, обрамлявшие дорогу. На фоне сплошной зеленой стены на обочине время от времени попадались самодельные кресты – в память о тех, чей путь здесь оборвался. Вдали кружили три стервятника, взмывая выше на восходящих потоках воздуха. Дилл старался запечатлеть в памяти оставшиеся минуты этой поездки.

Последний школьный шопинг. Конец маленького кусочка моей жизни. А я ведь даже не успел насладиться им как следует из-за своего безумного папаши, который с каждым днем становится только безумнее.