Как было бы чудесно, если бы в этот момент Питер понимал, на что смотрит! Некоторые вещи в жизни могут казаться очевидными для зрячих, как ты или я, но с Питером было совсем другое дело. Скажем, книжки со всеми их приключениям и чудесами находились за пределами его разумения. Несмотря на то что он мог безошибочно определить, сколько в книжке страниц, просто держа её в руках, или сколько ей лет, не более чем принюхавшись к ней, или кто её читал, пробежавшись по страницам, он никак не мог узнать, как книжка называлась (если, конечно, её название не было вытеснено позолотой на корешке). Но эти шесть желтков не обладали ни корешками, ни тиснением, ни чем-либо другим, что помогло бы Питеру понять, что же перед ним такое.

— Что же это? — спросил он, взяв открытую шкатулку в руки.

Если бы Питер только мог видеть, его сердце вмиг бы остановилось, по лицу поползла бы улыбка, а из пересохшего горла впервые за десять скорбных лет вырвался бы настоящий смех. Ведь Питер Нимбл наткнулся на чудо, которое невозможно себе даже вообразить. Он нашёл то, что можно описать одним лишь словом: волшебство.

Дождь лил до самого позднего вечера. Питер вышел из дома, как только часы на здании суда пробили десять. Он потратил драгоценные часы не на сон, а на изучение шкатулки галантерейщика, так что, ещё не начав работать, уже испытывал смертельную усталость. При мысли о том, какая тяжёлая ночка его ожидает, Питер поморщился. Мистер Шеймас никогда не сыпал пустыми угрозами, и если Питер хотел избежать побоев, ему необходимо было награбить побольше добра до восхода солнца.

Мальчик решил, что лучше всего начать с кареты галантерейщика. Он точно знал, что у того остался кошелёк, туго набитый монетами, и этой бархатной сумочки было бы достаточно, чтобы порадовать мистера Шеймаса. Однако, убеждая себя, что он отправляется именно за кошельком, мальчик прекрасно отдавал себе отчёт в истинной причине собственного интереса к галантерейщику: ему страшно хотелось узнать побольше о странных маленьких яичках в странном маленьком футляре. Всем своим воровским нутром он чувствовал, что эти шесть яиц стоят гораздо больше, чем всё, что ему посчастливилось украсть за целую жизнь.

Проскользнув мимо ломбарда Дядюшки Побрякуна (куда он часто ходил по делам) и зашторенных витрин вдоль Базарных рядов (куда он нередко ходил «на дело»), Питер наконец добрался до места, где днём стояла карета. Он втянул носом холодный воздух, пытаясь уловить хотя бы малейший намёк на запах галантерейщика. Ничего. Он упал на землю и начал искать в грязи следы колёс. Ничего. Он обежал улицы, обошёл таверны, промчался по докам, но не нашёл ни единой зацепки. Казалось, галантерейщика вообще никогда здесь не было. Единственным доказательством его существования была шкатулка под мышкой у Питера и великая тайна, хранившаяся в ней.

* * *

Питер начал впадать в отчаяние. Несколько часов он потратил на поиски неуловимого галантерейщика, а впереди его ждала двойная порция воровства.

— Если бы только кто-нибудь сказал мне, что это на самом деле за яйца, — пробормотал он, спускаясь из окошка под крышей и унося с собой четыре свечки, двое часов с кукушкой и дешёвую кожаную шапку. Его мысли прервал внезапный крик.

Крики, как вам известно, — это ужасные пронзительные звуки, которые производят всякие зануды, требующие внимания. Нужного результата они добиваются редко, потому что большинство людей, имеющих уши, предпочитают заткнуть их берушами и отправиться по своим делам. Но есть и другой вид криков, от которого так просто не отмахнёшься: это крик существа, оказавшегося перед лицом смерти, — первобытный, отчаянный утробный рык, который взывает не к слуху, а к самому нашему нутру. Питеру только раз в жизни доводилось слышать этот звук, когда он выбирался из мешка с тонущими котятами. И вот сейчас он снова слышал этот душераздирающий крик, причём где-то совсем рядом.

Питер остановился на краю крыши как вкопанный. Один из самых важных навыков любого хорошего вора — это умение не двигаться. Возможно, это не такой эффектный трюк, как взлом сейфов или карабканье по стенам, но, несомненно, не менее полезный. Благодаря урокам мистера Шеймаса мальчик даже научился останавливать сердце, чтобы собаки не могли учуять его в темноте. (Правда, с Бандитом этот трюк не проходил.) Питер вслушивался в холодный ночной воздух. Первый крик вышел таким коротким, что мальчик не смог понять, откуда он доносился.

Спустя несколько минут крик послышался снова. Кричали у городских конюшен; кричало животное. Питер перекинул наполовину пустой мешок через плечо. Ему нужно было ещё много наворовать, отвлекаться больше нельзя. Но крики продолжались и становились просто невыносимыми. Мальчишка схоронил свою добычу и отправился разузнать, в чём дело.

По городским улицам Питер добежал до небольшой аллеи за конюшнями. То, что он слышал, походило на конское ржание. Но были там и другие звуки: издевательские голоса и — время от времени — лязганье металла по булыжной мостовой. Аллея делала резкий поворот, и на этом месте нога Питера задела старый кувшин. Он споткнулся и едва не уронил драгоценную шкатулку с яйцами, но тут же восстановил равновесие и принялся слушать.

— Какой удар! — радовался кто-то. — Прямо вдоль полоски!

— Так нечестно! Блейд бьёт дважды! — жалобно проныл второй голос.

— Заткнись и бросай уже!

Питер сделал шаг навстречу происходящему, пытаясь оценить обстановку. Животное пахло как кобыла или мул — на таком близком расстоянии от конюшен сказать точнее было невозможно. Но какой бы породы ни было это животное, ему явно приходилось нелегко. В этот момент послышался низкий густой голос, заглушивший крики всех остальных участников расправы:

— Отойдите в сторону, малыши. Я покажу вам, как это делается.

Услышав этот бас, Питер вздрогнул, и по его спине пробежал холодок. Он узнал его. Голос принадлежал Пенсилу Куксону.

Пенсил Куксон был самым подлым, гнусным и опасным парнем в городе. Он был на несколько лет старше Питера и вдвое крупнее него. Пенсил тоже был сиротой, но совсем по другим причинам. Говорили, что, когда ему исполнилось восемь, его отец — пьяница, по которому плакала долговая тюрьма, — продал сына капитану местного корабля в качестве юнги. Пенсил до смерти боялся воды и отказался выйти в море. Когда же родители попытались отправить его на корабль силой, он совладал и с матерью, и с отцом и отправил их на тот свет при помощи карандаша, которым в тот момент делал домашнее задание. (Так он и получил своё прозвище[3].) После того как Пенсил осиротел, он собрал вокруг себя команду самых подлых и бессердечных мальчишек в городе. Они стали называть себя Бандой Ножичков.

Если вы никогда не играли в ножички, то расскажу вам: это такая оживлённая игра для бойких мальчишек, по правилам которой они по очереди бросают ножик так, чтобы его лезвие застряло в земле. Это относительно безобидная игра, если, конечно, в неё не играет Пенсил Куксон и его банда. Ходили слухи, что эти бандиты, вместо того чтобы бросать нож в землю, целились друг другу в ступни… Или — что ещё хуже — в ступни несчастных жертв, которых им удалось зажать в тёмном уголке.