– Ну-ка, покажите! – недоверчиво говорит господин Кац, подходя ближе.

Я притворяюсь ужасно неловким и роняю шприц на пол. Подняв его, протягиваю учителю. Я очень рассчитываю на то, что игла сломалась и все содержимое осталось внутри. В противном случае он поймет, что я так и не вакцинировал себя, и сделает это сам.

Затаив дыхание, я поворачиваюсь к окну, где гигантский каштан раскинул голые ветви, украшенные жевательной резинкой, тряпками, трусиками и пластиковыми стаканчиками. Он уже два года как засох, но коллеж до сих пор не получил от Министерства зеленых насаждений разрешения его срубить. И ученики, в отсутствие листьев, украшают каштан как умеют. Все-таки жизнь – странная штука: теперь только мертвые деревья не представляют для нас угрозы.

Я едва успеваю подумать об этом, как вдруг раздается страшный треск. Крики мешаются со звоном выбитых стекол. Вокруг рушатся стены, все бросаются к двери, но ее больше нет. Грохот, крики, пыль, темнота… Потом наступает тишина, которую нарушают кашель, стоны и вскрики.

В темноте среди обломков вспыхивают огоньки: оранжевые, голубые, сиреневые, белые… Дети наконец добрались до своих мобильных телефонов.

Я уже могу различить светящиеся надписи на их корпусах: «Телефон убивает», «Телефоны провоцируют раковые заболевания», «Радиоволны вызывают опухоль мозга»… Все эти угрозы смерти сейчас стали признаком жизни.

– Томас, ты ранен?

Это голос Дженнифер, она где-то рядом. Между двумя приступами кашля я отвечаю:

– Кажется, нет. А ты?

– Всё нормально.

– Помогите! – раздается чей-то крик.

– Тихо! – блеет господин Кац дрожащим голосом. – Без паники, все закончилось, уймитесь! Мы спокойно выйдем отсюда, если вы будете соблюдать порядок. Я буду вызывать вас по списку, и каждый должен отвечать «здесь» и «ранен», «цел» или «не знаю». Адам!

– Умер! – отвечает кто-то, заходясь в истерическом смехе.

– Заткнись! Я жив, я здесь, мсье! Мне надо выйти!

– Альбертсен Эрик!

– Ранен! Помогите, мне больно, у меня рука в крови!..

– Соблюдайте спокойствие!

– Это Вебер, мсье! Я застрял!

– Подожди, Вебер, я сейчас на букве «А». Альбертсен Луиза!

– Я не вижу мою сестру, мсье, где она? Луиза!

Крики несутся со всех сторон, Дженнифер в панике умоляет меня вывести ее отсюда – у нее клаустрофобия.

– Иду!

Я пытаюсь ползти на звук ее голоса, но тщетно. Руки у меня свободны, но левую ногу придавило что-то тяжелое. Я ее вообще не чувствую, даже пошевелить ею не могу.

Я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться. Этой технике – мысленно внедряться в собственное тело – меня научил профессор Пиктон… Но рыдания и крики о помощи со всех сторон не дают сконцентрироваться.

Здоровой ногой мне удается отодвинуть обломки.

– Козинский Поль. Козинский Поль?

– Я говорю по телефону, мсье! Да, мам, это я! Нам тут на башку свалилась крыша…

– Заткнись, Козинский!.. Алло, вы меня слышите? Эй, а ты-то кто такая? Черт, повесь трубку, я ведь звоню в службу спасения!

В гаме голосов и непрерывных звонков господин Кац отказывается от идеи провести перекличку.

Я высвобождаю Дженнифер, помогаю ей встать на ноги. Но когда я пытаюсь вытянуть за руки еще несколько человек поблизости, на нас обрушивается балка, а следом за ней – куски черепицы.

– Бежим отсюда! – кричит Дженнифер.

В конце концов мы все оказываемся на улице, более или менее сгруппированные по классам.

Господин Кац, совершенно оглушенный, повторяет, что это чудо, истинное чудо. Я с ним согласен: обошлось несколькими легкоранеными и одной незначительной потерей в лице нашего директора. Этот хам и брюзга больше не сможет отыгрываться на нас за свой убогий коллеж.

С кольцевой дороги, проходящей мимо нашей глухой окраины, доносятся звуки сирен. Перепуганные учителя бегают вокруг нас, требуя надеть маски, пока не приехала полиция, иначе у них будут большие неприятности.

Дженнифер прижимается ко мне, а я смотрю на вырванный с корнем каштан. Упавший на крышу, которая провалилась под его тяжестью, он привольно шумит ветвями, увешанными тряпками и стаканчиками, словно ничего особенного не случилось. Но как же это произошло? Ветер слишком слаб, чтобы повалить дерево. Или каштан просто сгнил изнутри? А вдруг причина совсем в другом? Что, если и мертвые деревья передают растительный грипп? В таком случае мы нигде не в безопасности – любая деревяшка может восстать против человека. Двери, окна, столы, паркет…

– А где твой отец? – восклицает Дженнифер. – Я не вижу его!

Я ее успокаиваю: сегодня его не было на занятиях. Он выбросил детокс и снова напился. Потому что, выпивший, он еще находит в себе мужество преподавать литературу неучам в коллеже, где нет ни одной книги. А вот антиалкогольные пластыри выкачали из него последние силы.

У школьной ограды останавливаются фургоны скорой и полицейские машины. Родители, соседи и просто зеваки толпятся у входа, усиливая неразбериху. Вспыхивают ссоры, драки. Одни уводят детей, отказываясь от медицинского осмотра и не желая отвечать на вопросы полицейских, другие, наоборот, наседают, добиваясь медицинского освидетельствования, чтобы потом требовать возмещения у страховых компаний.

Дженнифер указывает мне на желтый эвакуатор марки «Кольза», который только что подъехал к образовавшейся пробке. Из кабины выходит ее отец и, заметив Дженнифер, бежит к ней. Он сгребает ее в охапку и прижимает к себе с таким выражением отчаяния и счастья на лице, что у меня перехватывает горло. Я не привык к подобным проявлениям любви. После смерти жены господин Грамиц все свои чувства перенес на Дженнифер, которая уже не может этого выносить. Обожание отца только усиливает ее чувство потери, она обращается с ним как с собакой, и он покорно принимает свою участь.

– Ты цела, цыпленочек, ты уверена?

– Да нормально все, – вздыхает она с раздражением. – Давай, валим отсюда.

– Ты не хочешь показаться врачу?

– Я в порядке, говорю же тебе. Отвези нас в казино.

– Ты уверена?

– Я зарабатываю на жизнь, если ты забыл. За эти три пропавших урока я заработаю в два раза больше, чем обычно.

Смирившись, он печально смотрит, как она забирается в эвакуатор. Из мужской солидарности я говорю ему:

– Добрый день, мсье.

Он треплет меня по голове, отшвыривает куски щебня и заботливо спрашивает, сообщил ли я своей маме о случившемся.

Он думает, что она места себе не находит. Я его успокаиваю.

Что удобно с моей матерью – в трудных обстоятельствах она всегда призывает не драматизировать ситуацию. Ну, если, конечно, проблема не касается ее лично.