его просто не понял бы, потому что это для них было бы опять-таки слишком сложно. Но все равно психология человека всегда брала верх над религиозными предрассудками: некоторые из философов и богословов переосмысляли образ дьявола и затем преподносили его людям. Наиболее заметно и ярко это сначала вышло в «Фаусте», в наше же время – у Михаила Булгакова. Это явление даже отразилось в народной мудрости, которая гласит, что не так страшен черт, как его малюют. А мысли народа, пронесенные через века, более надежны и заслуживают большего доверия, чем мысли какого-то одного человека, хотя бы тот был самим Сократом. Сейчас уже все меньше и меньше остается людей, которые бы верили в старый образ дьявола, потому что для новых поколений все очевиднее становится его несостоятельность и психологическая невозможность веры в него. Теперь люди понимают, что сатана страшен скорее не своими «безобразными рожами и жуткими глазами», а тем, что он влияет на людей примерно так, как те изводятся при виде неприступной красавицы, которую хочется в чем-то обвинить, или невозмутимого человека, который спокойно переносит зло в свой адрес, даже не смеясь ему в глаза и не относясь к нему с равнодушием.

Таким образом, соответствует или не соответствует Воланд реально существующему дьяволу, никто точно не знает. Но совсем не исключено, что настоящий сатана приблизительно и примерно такой, какой Воланд. Старый же образ князя тьмы практически уже стал достоянием прошлого, архивным материалом. То есть вы хотите сказать, – спросят меня, – дьявол все время был примерно таким, как Воланд, и его демоны – приблизительно такими, как Азазелло, Коровьев и Бегемот, а прочие их образы были столь же надуманы, как в свое время были надуманы образы ада, потому что все в готовом, окончательном виде человеку практически ничего нельзя преподносить? И я на это отвечу: да. История переоценки сатаны подобна истории переосмысления образа ада. Но эти образы сатаны были не ложными, а имеющими подготовительный характер. Вспомним, что говорил Лебедев, герой романа Федора Достоевского «Идиот», о сатане: «Вы знаете ли, кто есть дьявол? Знаете ли, как ему имя? И не зная даже имени его, вы смеетесь над формой его, по примеру Вольтерову, над копытами, хвостом и рогами его, вами же изобретенными; ибо нечистый дух есть великий и грозный дух, а не с копытами и с рогами, вами ему изобретенными».

Случай с переосмыслением сатаны, которое в наше время дошло до образа Воланда, можно уподобить случаю, когда в заброшенной комнате решили почистить старые лампочки. Кажется, что, очистившись от пыли, паутины, грязи и краски, они стали светить другим светом, на самом же деле после очистки их свет просто стал ярче. Все ложные образы сатаны, таким образом, – это всего лишь наше ложное отношение к нему, а не он сам.

Да, настоящий дьявол может быть подобен Воланду. Ведь даже Воланд со своими демонами кажется таким святым лишь на фоне людей – московского и ершалаимского миров. Все равно видна ясная принадлежность свиты Воланда к темному миру – что они сторонники именно зла, а не добра, в чем косвенно признался даже сам Воланд, когда к нему обратился Левий Матвей со словами «дух зла и повелитель теней» (сам автор в романе назвал Воланда еще и князем тьмы). Даже самая софистика Воланда, которой тот хотел придать смысл наличию зла в нашем мире, сравнив их с тенями, подтверждает лишний раз эту мысль. Какими бы ни казались святыми Воланд и его помощники по сравнению с людьми, все равно в них чувствуется что-то бесконечно нечистое. Все эти балы у сатаны, ведьмы, плащи, кони, шпаги, лягушки, обезьяны, метлы, клыки, рваная одежда и тому подобное, говорит об отсутствии небесности в Воланде и мнимой его святости. Образ Воланда похож на лунную ночь. Лунный свет прекрасен, но в нем, как говорил философ Евгений Трубецкой, чувствуется какой-то бесконечный обман, потому что этот свет светит, но не греет. Нам нужно помнить всегда, что Воланд вовсе не человек, а сатана. «Ну конечно, дьявол не был бы и дьяволом, если бы в открытую играл!», – сказал в «Трех разговорах…» устами своего генерала философ Владимир Соловьев.

Следствие по делу Воланда

Роман «Мастер и Маргарита» – это посмертное завещание Михаила Булгакова. Нет никаких сомнений в том, что, если Булгаков не умер бы, не завершив свой роман, а остался бы жив и успел бы закончить свою книгу, он бы все равно издал ее посмертно. Булгаков скрыл бы где-нибудь «Мастера и Маргариту» и унес бы также с собой в могилу тайну своего романа. Смерть помогла ему осуществить его замысел

«– Куда ты влечешь меня, о великий сатана? Голос Воланда был тяжел, как гром, когда он стал отвечать.

– Ты награжден. Благодари, благодари бродившего по песку Ешуа, которого ты сочинил…»

Михаил Булгаков. «Великий канцлер»

Вместо введения. Неподкованный читатель или исследователь с солидной эрудицией?

Исследователь с солидной эрудицией иногда может не знать или даже не может знать того, что известно неподкованному читателю

О чем эта книга? Эта книга о знаменитом романе Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита».

Этот роман, безусловно, бесконечно загадочен и полон многих тайн, из-за которых он даже кажется каким-то неподдающимся ни одному толкованию. Многим читателям хочется узнать хотя бы какой-то один из центральных его замыслов, хотя бы что-то, что проливало бы свет на него. Некоторых даже беспокоит вопрос, как вообще Михаил Булгаков пришел к самой идее написать этот роман. Что его к этому побудило? Это плод его жизни? Или это пришло ни с того ни с сего к нему на сердце? Или он эту идею вынашивал задолго до начала работы над своим романом? Какова бы ни была подлинная причина, побудившая русского писателя взяться за перо, можно сказать с полной уверенностью об одном: если бы мы ее смогли все-таки узнать, мы бы тогда узнали многое и об его замыслах, что вложены в его роман, потому что вряд ли такая книга как «Мастер и Маргарита» не имеет никакой причины к своему написанию, которая была бы в том числе и отражением центральных ее мыслей. Как бы то ни было, роман до сих пор является большой загадкой для читательского мира. И вопрос только в том, возможно ли вообще что-то сказать об его замыслах. И если – да, то