По части комфорта все здесь было весьма примитивно, чтобы не сказать — по-спартански, но музыкант, хоть он и не хотел себе в этом признаваться, начинал проникаться непреодолимым очарованием этого места.

Он молча вошел в таверну вслед за полковником.

Перенести рояль на берег. Легко сказать. Вот о чем думал как раз в эту минуту Жесус Диаш — он в нерешительности стоял на берегу и начинал уже серьезно жалеть о том, что полковник оказал честь своим невероятным поручением именно ему.

Берег был болотистый, плот неприкаянно раскачивался на волнах, рояль «Стейнвей» в восемь с половиной октав весил добрых полтонны. Это был величественный инструмент, из тех вещей, которые ведут себя как заколдованные, когда оказываются во враждебной обстановке — где-нибудь вроде поселка Эсмеральда.

Клавиши у него были из слоновой кости, дека — еловая, футор, механика и фигуры — из клена. Отделка из черешни, покрытой белым лаком, придавала роялю особую элегантность.

Жесус Диаш и другие батраки-пеоны, естественно, не имели обо всем этом ни малейшего представления, но с той минуты, как белый рояль вторгся в их унылую жизнь, он обрел значение священного объекта, подобно предметам культа, которые люди возложили на алтарь и готовятся принести в дар Богу. И Амазон Стейнвей — источник всех потрясений, казавшихся этим людям чуть ли не вселенской катастрофой, — сделался в их глазах высшим существом, волшебником и магом.

Поэтому, когда музыкант скрылся в таверне, люди на берегу еще некоторое время хранили благоговейное молчание, словно им требовалось собраться с духом и осознать всю важность появления среди них такого существа.

Deus ex machina. Вот кто такой был для них Амазон Стейнвей. Феерическое появление на реке этого человека теперь навеки останется в их воображении, превратится в сказку, которую будут рассказывать долгими вечерами, передавая из поколения в поколение.

Когда все наконец вернулись к реальности и вновь обрели дар речи, а колдовство рассеялось вместе с нависшими над рекой облаками, Жесус Диаш — без сомнения, наименее легковерный из оставшихся на берегу — накинулся на остальных:

— Ну, вперед! Слышали, что сказал полковник? Хватит стоять столбом, лучше помогите мне поднять рояль на берег.

Люди начали выходить из оцепенения и зашептались. Потом покивали головами и договорились, как действовать дальше. Кто-то пошел на склад за веревками, другие отправились искать доски и круглые чурбаки — в общем, все принялись за работу.

Когда все было готово, Жесус Диаш взял сложенный в бухту канат, накинул его на плечо и прыгнул в воду. В несколько гребков он доплыл до плота, который так и болтало течением, несмотря на канаты, притягивавшие его к берегу. Пеон без труда влез на обломок палубы и хорошенько укрепил рояль канатом. Так же вплавь он вернулся на берег.

Там Жесус Диаш размотал канат, конец которого был теперь привязан к плоту. Изо всех сил упираясь ногами в землю, охотник на пираний и еще пятеро мускулистых мужчин понемногу подтянули плот к берегу. Кряхтя и по колено уходя ногами в грязь, они вытянули плот с белым роялем на твердую землю. Искусно разложив на земле кругляши, так что получился настоящий транспортер, они сантиметр за сантиметром втаскивали рояль вверх по склону. Под конец к ним присоединились еще человек десять: отвязав рояль от плота, они подняли его руками и, поднатужившись, проволокли по каменной лестнице. После этого решительного рывка, когда инструмент был наконец водружен на террасу таверны, Жесус Диаш, утирая струившийся со лба пот, заключил:

— Сдается мне, с этим роялем мы еще намучаемся.

Он и представить себе не мог, насколько окажется прав.

В таверне же разыгрывалась совершенно другая сцена. И хотя в этом представлении мускулы не требовались, напряжение было точно не меньшим.

Участвовали в этой сцене всего три человека: полковник, бармен и музыкант.

За стойкой Сервеза протирал стаканы. Посреди зала за столиком полковник Родригиш и Амазон Стейнвей, сидя друг против друга, не решались произнести ни слова.

В воздухе повисла настороженность: слишком уж они были разными. Кто этот человек и откуда он взялся?

Родригиш подал знак Сервезе. Бармен быстро налил два больших стакана пива и, не теряя времени даром, с улыбкой поднес их гостям.

— Вот, пожалуйста. Это наш лучший сорт. Скажете потом, как вам понравилось.

— Точно, — согласился полковник. — Пиво отменное. Единственная роскошь, которую здесь можно найти. Кроме кофе, разумеется.

— Тогда за ваше здоровье! — сказал Амазон, поднимая стакан в знак дружеского расположения.

Родригиш и не подумал сделать ответный жест, удовольствовавшись еле заметным движением подбородка. Они молча выпили, разглядывая друг друга: один — доверчиво, другой — с подозрением.

— Давно уже не пил ничего вкусней! — воскликнул музыкант, всем своим видом выказывая удовольствие.

Сервеза, счастливый, как ребенок, которого похвалили, обменялся с ним заговорщическим взглядом.

Полковник же, следуя намеченному плану, вернулся к своим вопросам:

— Теперь, Амазон, скажи мне, что ты делал на этом корабле? Куда ты направлялся?

Пианист сохранял невозмутимость. Хотя в этой сцене он был главным действующим лицом, надо признать, что происходящее волновало его меньше всех. В его ответе не было признаков раздражения, разве что легкая ирония — чтобы показать, что сила на его стороне и он сохраняет за собой право на немногословие даже в таких обстоятельствах, когда положено быть поразговорчивей.

— Я прибыл из страны печалей, двигаюсь в сторону сна, а сюда попал по воле случая.

Недоуменное молчание. Никогда еще в поселке Эсмеральда никто не произносил таких туманных фраз. Полковник был сбит с толку. Не подав виду, он решил лучше задавать вопросы по одному.

— Печали, сон и случай. Отлично. Но все это никак не объясняет, почему тебя зовут Амазон Стейнвей.

На этот раз ответ был ясным.

— Амазон — от реки Амазонки. Говорят, моя музыка напоминает журчание, с которым Амазонка катит свои воды.

— Недурно. Когда ты приплыл сюда, мне и правда показалось, что это река вышла из берегов.

Полковник припал к своей сигарилле и выпустил несколько колечек дыма, которые, расплываясь в воздухе, становились все больше. Аромат обжаренных кофейных зерен, долетавший со склада на краю поселка, смешивался с запахом пота и табака — им был пропитан каждый сантиметр зала.

— Такие случаи бывали. И твоя музыка напомнила мне о них.

Музыкант изящным жестом разгладил складку на брюках и стал отстукивать пальцами по краю стола джазовый ритм.

— Я понимаю. Когда я играю, мне иногда кажется, что я могу утонуть в потоке нот, которые выплескиваются из моего рояля.

Он, не переставая, выстукивал свою мелодию и, дойдя до последней ноты, поднял руки в воздух и защелкал пальцами. Даже без инструмента Амазон продолжал играть.