Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Днем я всегда хожу к Лидвин.
– К Лидвин? К писательнице? Зачем?
– Просто немножко помогаю в саду и все такое.
– И до которого часа? Не весь же день?!
В конце концов мы договорились, что она приедет в шесть. Это означало, что нам не удастся посмотреть «Огрызок»[7]. Но с этим тоже ничего не поделаешь.
Ведь, так или иначе, было весело. Благодаря папиным рассказам про их юность.
В девять мы с Калле ушли наверх. Но немногим позже я сидела на верхней ступеньке лестницы и слушала, о чем говорят папа и Адди. Не могла не слушать. С Адди всегда невольно думаешь: что еще взбредет ей в голову?
Сперва они немного поговорили про папину работу, а потом я услышала, как она спросила:
– Что Катинка делает у этой Лидвин?
– Помогает в саду. И, по-моему, Лидвин время от времени дает ей уроки писательства.
– Дополнительные занятия? Разве ей они нужны? Я думала, в школе у нее все в порядке.
– Уроки писательства, Адди, а не дополнительные занятия. Ты оглохла? Катинке нравится писать.
– Но с ровесниками-то она общается?
Папа сказал что-то про спорт и одноклассников. Я показала двери большой палец.
Потом я услышала, как Адди сказала, что для моего… социального… (я толком не разобрала) нехорошо, что я так много общаюсь со взрослыми.
– Ничего дурного в этом нет, Адди.
– Подружки у нее есть?
– Конечно, есть.
– Держу пари, ты даже их имен не знаешь.
– Нет, почему же, – сказал папа. – Ноор и… э-э… Бетти и еще Мерел.
Молодец, папа! Они учатся со мной в одном классе. А Ноор и легкой атлетикой занимается, мы вместе бегаем.
– Что ж, по-моему, тебе не мешает держать руку на пульсе. Она ведь такая ранимая.
На секунду-другую повисла тишина.
– А Лидвин не считает утомительным, что к ней каждую пятницу заявляется ребенок? – спросила Адди.
– Я думаю, Лидвин вполне может сама с этим разобраться, – ответил папа.
Не считает ли Лидвин утомительным… Лучше б я не подслушивала, потому что эта фраза на целую неделю застряла у меня в голове.
– Моя тетя опять нашла повод поворчать, – сказала я Лидвин через неделю.
– Рассказывай! – Она уселась поудобнее.
– Опасается, что я мало общаюсь со сверстниками. Что это плохо для моего… э-э…
– Социального развития? – спросила Лидвин.
– Ну да, вроде бы так, – сказала я.
Она глубоко вздохнула.
– Н-да, что тут скажешь.
Больше она ничего не добавила.
Ну и я тоже.
Когда я собралась уходить, Лидвин сказала:
– Я уже радуюсь следующей встрече.
Я вприпрыжку помчалась домой.
Сегодня утром, когда папа готовил нам бутерброды, он здорово раскраснелся. На нем были новенькие белоснежные «найки», вытянутые светло-серые треники и застиранная майка с надписью «ПИВНАЯ “БУТЫЛОЧКА”». На спине красовалось большое мокрое пятно.
– Хорошо побегал, – сказал он, прежде чем я успела спросить.
– Побегал? Пап, ты же никогда спортом не занимался!
– Когда-нибудь все бывает в первый раз, – сказал он. По вискам у него катились капли пота.
Выглядело все это очень нездоро́во. И очень смешно, учитывая допотопные штаны.
– Ты что, решил размяться? И далеко ли бегал? Нагрузки надо увеличивать постепенно, если хочешь знать.
Не так давно на половине марафонской дистанции по вересковой пустоши один мужчина пятидесяти двух лет от роду упал замертво. Просто бум! – и умер.
– Может, загрузить для тебя схему тренировок?
Да, эта идея пришлась ему по душе.
Вообще-то я не знаю, что с ним происходит. Сегодня в обед он вдруг стал пить минеральную воду «Спа» вместо пива, а от десерта отказался.
Ну вообще-то я, конечно, знаю, в чем дело.
Это я написала у Лидвин. Сидела у нее и жаловалась на папу:
– Папа влюбился или у него кризис среднего возраста. А может, то и другое. Во всяком случае, он совершает странные и нездоровые поступки. Вдруг решил бегать, а что тут хорошего, с его-то животом? Сегодня утром я вправду испугалась, когда он сидел за завтраком запыхавшийся и красный. Того гляди тоже умрет.
– Напиши-ка об этом, – сказала она.
– Прямо сейчас? Здесь? – Я не захватила с собой ноутбук.
– Да, почему бы и нет? Но только не называй сами чувства. То есть не пиши, что он влюблен и что ты встревожена.
Понятно, show, don’t tell.
Лидвин дала мне ручку и бумагу, а сама, вооружившись секатором, пошла в сад. Нерон, как собачонка, побежал за ней. На рассказик я потратила целых пятнадцать минут, и мне очень недоставало компьютерной кнопки «удалить». Текст пестрел зачеркиваниями. Когда я закончила, Лидвин прочитала написанное, держа наготове красную ручку. Подчеркнула второе предложение. Там было написано, что на нем были кроссовки и спортивный костюм.
– Используй конкретные детали, – сказала она. – Тогда персонаж станет зримее.
Я все еще не привыкла, что она называет папу персонажем.
– Что ты имеешь в виду?
– Какие на нем были кроссовки? Какой костюм? Читателям нужно…
– Ну да, конечно, им нужно это видеть.
– В одной из моих книг есть сцена, где речь идет о человеке, который после скандала с женой возвращается домой, чтобы помириться. С букетиком цветов. Я могла бы написать: «Он принес ей цветы». Но тогда настоящей картины не возникнет. Это были пятьдесят красных роз или он принес букетик васильков, которые нарвал сам? Чувствуешь разницу?
Да, Лидвин-то наверняка бы клюнула на васильки.
– И что? – спросила я. – Какие же цветы у тебя получились?
– Букетик хризантем с автозаправки. Такой вот олух.
Она так скривилась, что мне хотелось сказать: «Он же всего-навсего персонаж, Лидвин». Но вместо этого я сказала:
– Папа тоже подарил бы Диркье хризантемы с автозаправки.
– Да, но твой папа – человек симпатичный. А это другое дело.
О, что-то очень уж сложно. Симпатичные мужчины могут дарить хризантемы. А олухи нет. Но разве олух не остается олухом, если дарит букет собственноручно сорванных васильков? И, собственно, что такое «олух» с точки зрения Лидвин? Я сочла за благо сменить тему.
