морщины, внутренние края бровей приподнимаются кверху, и тогда линия бровей образует воображаемый треугольник, «брови домиком», достижение эффекта которых в реальности является сложным для многих людей.

Когда что-либо вызывает интерес у главного героя, уголки рта актера приподнимаются, линия губ превращается в тонкую волнообразно изогнутую симметричную линию, в «кошачью улыбку». «Кошачья улыбка» свойственна только юноше-Леонардо. Повзрослев, актер спрятал «детскую» улыбку в первых фильмах из списка его фильмографии. Все закономерно и соответствует эволюции актера и взрослению человека.

В начале фильма взгляд актера постоянно перемещается, он смотрит на мир с интересом, «изучает», «любит» окружающих людей, предметы, явления, события. Живой взгляд, даже несмотря на тяжелую обстановку вокруг – это сила жизни и характер актера-героя.

В минуты отчаяния, одиночества главного героя, Леонардо ДиКаприо обращает к небу (сейчас начнутся комплименты) потрясающий, завораживающий взгляд, который Вы, уважаемый зритель и читатель, можете увидеть во многих фильмах, например, в фильмах «Человек в железной маске», «Великий Гэтсби». Этот взгляд обращается к небу с внутренним вопросом к Вселенной: «Почему? Я безгранично верю тебе, но почему?…»

У актера высокая степень рефлексии во всех фильмах, исключая фильмы, роли в которых требуют эмоциональной ограниченности. Главный герой реагирует на события и явления, действия других людей как настоящий, чувствующий человек.

Речь как вербальное средство актерской выразительности в фильме в основном представлена ненормативной лексикой. В минуты возмущения и недовольства голос актера звучит с надрывом, но без истерических ноток.

Во взаимодействии с другими актерами-героями как с героями фильма актер внимателен, общителен. В разговоре обращается взглядом к каждому собеседнику, ища понимания, столь необходимого молодому человеку в этом возрасте. Во взаимодействии с предметами проявляется изящная небрежность: когда актер берет предметы, кончики пальцев смыкаются, кисть руки утончается.

Все средства актерской выразительности сливаются воедино в переломный момент, в сцене ломки главного героя. Он беспорядочно двигает руками и ногами, подгибает колени, лихорадочно дрожит, выражаясь физиологическим языком судебной экспертизы, происходит обильное выделение слюны, актер весь в слезах, поту. Такое происходит, когда человек испытывает боль, но терпит ее, так как ничего не может с ней поделать. Актер без истерики рыдает. Истерика наступает в конце, когда главный герой осознает, что его попытки вызвать жалость у знакомого не увенчались успехом. Только спустя время главный герой побеждает наркоманию. Так завершается эволюция образа главного героя. Я же, проснувшись утром после просмотра фильма, почувствовала боль во всем теле, видимо, все мышцы напряглись в сцене ломки, тем не менее, визуально я сидела спокойно – пример акримонии актера и акритера зрителя (см. Терминологический словарь).

В конце фильма, когда актер выступает перед зрителями против наркомании, наступает кульминация в раскрытии образа героя в исполняемой Леонардо ДиКаприо роли. В конце фильма актер «выпрямляет» осанку главного героя, у него свежее, гладкое, уже без мимических морщин героя-наркомана, лицо, светлый, чистый, уверенный взгляд, приподнятый подбородок. При обращении к зрителю актер приподнимает брови, линия рта распрямляется, кожа на лбу становится гладкой, подбородок приподнимается, голова слегка наклоняется в сторону, как и в фильме «Титаник». Воплощение убедительности в общении с другими актерами, зрителями. Мэтр сказал бы «верю».

Сон Шерлока Холмса прервала мелодия «Separate ways» Journey – многолетний звонок его мобильного телефона. Холмс мгновенно поднялся на ноги, пробежал по постели, спрыгнул на ковер и побежал на кухню, схватив трубку телефона.

– Здравствуйте, Уотсон! – Холмс вспомнил, что сегодня обещал другу приехать к нему на обед. Из-за исследования он совсем выбился из сил. Теперь морально и физически истощенный Шерлок Холмс, слушая Уотсона, прикрыл веки и от смущения тер пальцами переносицу, как человек, к которому пришло осознание, что он забыл нечто особенно важное и только сейчас вспоминает.

– Да, Уотсон, да. Уже собираюсь.

Холмс быстро привел себя в порядок. Проходя мимо шкафа цвета какао с молоком, он остановился. Ему пришла идея, как загладить вину перед другом. Холмс выдвинул нижний ящик шкафа и извлек из него коробку с диском. На обложке были изображены девушка и юноша, металлический корпус корабля. «Титаник» – было написано на коробке.

«Все по-честному: Уотсону – романтика, мне – катастрофа», – подумал двадцатисемилетний Шерлок Холмс и, улыбнувшись мальчишеской улыбкой, взял диск с собой и пошел на автобусную остановку. Фильм предвещал киноманам удивительный вечер.

Глава V. Человек в железной маске

Шерлок Холмс стоял напротив панорамного окна застекленного балкона. Он был одет в зауженные брюки, белоснежную рубашку и серый жилет. Стиль его одежды в одно и то же время подчеркивал элегантность и спортивность. В руках у Холмса была трость. Он взял ее в обе руки, поднял трость над головой и положил на плечи, свесив руки поверх нее как через перекладину. В этой позе Уотсон застал друга.

– Доброго Вам утра, Холмс!

Холмс полуобернулся по направлению к двери рабочего кабинета, сбоку посмотрев на друга.

– Доброго, Уотсон! – Холмс снова повернулся к окну. – Проходите, доктор. На кухне Вы найдете кофе и яичницу. Подкрепитесь – нас с Вами ждет дело.

– Какое дело, Холмс? Разве Вы не расследуете Дело об Известном актере в настоящий момент?

– Да, его я и расследую, и дело привело меня к истории об узнике. Взгляните, Уотсон, там, на столе.

Уотсон подошел к письменному столу и взял предмет из развязанного свертка упаковочной бумаги. Предмет оказался маской. Маской, в которой можно было бы пойти на Новогодний бал-маскарад, если бы не… Если бы не вид маски. Она была целиком выкована из толстого неотполированного металла, изъеденного коррозией. От маски так и сквозило тюремными подземельями.

– Это маска, но она – не театральный реквизит, – неуверенно начал Уотсон.

– Верно, доктор, – мысленно открыл счет победам и поражениям друга Холмс, садясь в кресло цвета слоновой кости, – продолжайте размышлять.

Подбодренный похвалой Холмса, Уотсон продолжил ход мысли.

– Маска скрывала какую-то значительную фигуру …

Холмс скептически улыбнулся, дружески дразня Уотсона. «Какое бесстыдство», – подумал доктор, – «он всегда терпеливо ждет развязки моих умозаключений!»

Холмс с озорством лукавого дитя испытующе смотрел на друга: «Уотсон, Вы все еще не поняли? – я учу Вас».

– Маска скрывала преступника, – умозаключил Уотсон.

– Такой очевидной вещи не слышал ли я раньше, Уотсон! – сказал Холмс, перекинув ногу на ногу, и, в ожидании результата интеллектуального тренинга доктора, продолжил гипнотизировать его взглядом.

– Маска скрывала особо опасного преступника … – стоя на своем, слабо сказал Уотсон. Цепочка суждений доктора только что с треском провалилась через все этажи воздвигаемой им башни умозаключения. Уотсон мысленно зажмурился от последующего за этим интеллектуального просвещения его как ученика.

– Вы не правы, Уотсон, – спокойно сказал Холмс к облегчению доктора. Холмс выдержал паузу настолько долго, насколько мог себе позволить человек рационального мышления. – Преступник тот, кто заковал узника в эту маску. – Холмс приподнял подбородок, указав направление взглядом. – Откройте файл под названием «Человек в железной маске», и