— Оружие нашли?

Полицейский покачал головой:

— Возможно, оно там — под телом мужчины или… где угодно. Я же говорю — мы старались без необходимости ничего не трогать на месте преступления.

— А записку?

Еще один отрицательный жест.

Я кивнул в сторону полицейской машины:

— Как сестра?

— Время от времени нам удавалось немного ее успокоить, однако… — Полицейский раздраженно оглянулся через плечо. — Медики предлагали ей седативное, но она отказалась. Их можно вернуть, если…

— Нет, все правильно. Не хочу, чтобы она пила лекарства, пока мы с ней не поговорили. Мы сейчас осмотрим место преступления. Остальная команда уже едет. Парней из морга и криминалистов, пока мы не пообщались с сестрой, не подпускайте: один взгляд на них — и она действительно спятит. Ну а в остальном… пусть она остается здесь, а соседи — у себя. Ясно?

— Супер. — Полицейский был так рад спихнуть это дело, что сплясал бы и танец маленьких утят, если бы я его попросил. Он явно мечтал добраться до местного бара и одним глотком выпить двойное виски.

А я сейчас хотел только одного — оказаться в этом доме.

— Перчатки, — велел я Ричи. — Бахилы.

Свои я уже доставал из кармана. Он второпях повторил мои действия, и мы пошли по дорожке. Нас встретили раскатистый грохот и шипение прибоя — будто приветствие или вызов. А за нами, словно удары молота, по-прежнему раздавались вопли.

На месте преступления мы не одни. Пока криминалисты не дадут «добро», вход туда закрыт даже для нас, но всегда находятся и другие дела: свидетелей нужно допросить, выживших — известить о гибели родственников, — и пока ты занимаешься всем этим, каждые полминуты смотришь на часы и заставляешь себя не поддаваться яростному желанию зайти за ограждающую ленту. На сей раз все было иначе: полиция и медики уже затоптали все, что можно, и мы с Ричи ничего бы не испортили, быстро осмотрев дом Спейнов.

Это оказалось весьма кстати — если Ричи не выносит жуткие зрелища, то лучше всего узнать об этом сейчас, вдали от чужих глаз. Кроме того, если тебе выпадает шанс увидеть место преступления, его упускать нельзя. Там, заточенное в янтаре, тебя ждет само преступление — целиком, до последней секунды. Пусть кто-то спрятал улики, уничтожил их, пытался сымитировать самоубийство: янтарь сохранит и это, — но как только началась обработка, все исчезает — остаются лишь твои люди, деловито разбирающие место преступления на части, отпечаток за отпечатком, нить за нитью. Этот шанс показался подарком, добрым знамением — в таком деле, где я сильнее всего в нем нуждался. Я включил в телефоне беззвучный режим. Скоро я многим понадоблюсь, но пусть все эти люди подождут, пока я обойду место преступления.

Приоткрытая дверь дома чуть раскачивалась от дуновения ветерка. С виду она была похожа на дубовую, но когда полицейские ее высадили — возможно, с одного удара, — стало ясно, что внутри у нее какая-то порошкообразная дрянь. Сквозь щель виднелся ковер с черно-белым геометрическим узором — последний писк моды, и цена соответствующая.

— Это предварительный обход, — сказал я Ричи. — Серьезные дела подождут до тех пор, пока все не зафиксируют криминалисты. Сейчас ничего не трогаем, стараемся ни на что не наступать, ни на что не дышать — просто выясняем, с чем имеем дело, и выходим. Готов?

Он кивнул. Я распахнул дверь, нажав кончиком пальца на расщепленный край.

Моя первая мысль: если полицейский Уолл считает, что здесь беспорядок, значит, он слегка с приветом. Полутемный коридор в идеальном состоянии — сверкающее зеркало, вещи рядком на вешалке, запах лимонного освежителя. Стены чистые, на одной висит акварель — что-то зеленое и спокойное с коровами.

Вторая мысль: у Спейнов установлена сигнализация. Хитроумная современная панель предусмотрительно спрятана за дверью, индикатор светится желтым.

Затем я заметил дыру в стене: кто-то поставил перед ней столик с телефоном, — но она была большая, так что виднелся зазубренный «полумесяц». Вот тогда я и ощутил слабые вибрации — они возникли в висках и двинулись по костям вниз, к барабанным перепонкам. Кто-то чувствует это загривком, у кого-то встают дыбом волосы на руках — и я знаю одного беднягу, у которого реагирует мочевой пузырь, что весьма неудобно. Лично у меня индикатором работают кости черепа. Называйте это как хотите — отклонение от социальных норм, психическое расстройство, зверь, сидящий внутри, даже зло — если вы в него верите, — в общем, то, с чем мы боремся. Если это рядом, то обнаружить его не поможет самая лучшая подготовка. Ты либо чувствуешь, либо нет.

Я бросил взгляд на Ричи: он морщился и облизывал губы, словно зверь, который съел что-то с гнильцой. У него ощущения возникают во рту, и ему придется это скрывать, но по крайней мере он тоже чувствует.

Слева от нас — полуоткрытая дверь: гостиная. Прямо — лестница и кухня.

На обустройство гостиной кто-то потратил немало времени. Коричневые кожаные диваны, изящный кофейный столик из стекла и хромированного металла. По одной из причин, понятной только женщинам и дизайнерам интерьеров, одна стена покрашена в масляно-желтый цвет. Хороший большой телик, приставка Wii, куча блестящих устройств, полочка для дешевых романов, еще одна — для DVD и игр, газовый камин, на каминной полке — свечи и фотографии. Все это должно было создавать ощущение уюта, однако сильно мешали покоробившиеся полы и пятна от сырости на стенах, а также неправильные пропорции. Они сводили на нет то, что было создано с таким трудом и заботой, — комната казалась тесной и мрачной.

Занавески почти полностью задернуты — только щелка, в которую заглянули полицейские. Напольные лампы включены. Случившееся здесь — что бы это ни было — случилось ночью; по крайней мере, кому-то хотелось, чтобы я так думал. Над газовым камином была дыра в стене размером с тарелку. Еще одна, побольше — над диваном. В темноте виднелись трубы и провода.

Ричи пытался стоять спокойно, но я чувствовал, что у него дрожит колено. Он хотел, чтобы ужас поскорее закончился.

— На кухню, — сказал я.

Сложно было поверить, что ее и гостиную проектировал один и тот же человек. Кухня — она же столовая и комната для игр — тянулась вдоль всей задней стены дома и состояла в основном из стекла. Снаружи был серый день, а здесь глаза сами мигали от яркого света. Судя по четкости освещения, море совсем рядом. Никогда не понимал удовольствия демонстрировать соседям, что у вас на завтрак — мне по душе занавески, и не важно, в моде они или нет, — однако, увидев этот свет, я почти изменил свою точку зрения.

За ухоженным садиком стояли еще две линии недостроенных домов, голых и уродливых на фоне неба; с балки свисал длинный пластиковый баннер и громко хлопал на ветру. За ними — стена, а за ней, за рядами досок и бетона, — то, что я надеялся увидеть с той самой минуты, когда мой собственный голос произнес: «Брокен-Харбор». Гладкая, аккуратная дуга залива, ограниченная с обеих сторон невысокими холмами; мягкий серый песок, тростник, гнущийся под ветром, там и сям у воды — пичуги. И море — зеленое и мускулистое — надвигается на меня. Тяжелый груз, который находится здесь, на кухне, накренил мир, заставил воду взметнуться вверх, и она словно готова обрушиться на сверкающее стекло.