Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С начала 1690-х годов ведет свой отсчет организованный по воле Петра Всешутейший и Всепьянейший Собор, дикие оргии которого нужны были царю, чтобы преодолеть свою неуверенность и страх, снять стресс, выплеснуть необузданную разрушительную энергию. Историки рассматривают этот культурный, точнее антикультурный, феномен как способ порвать со стариной, а также дискредитировать церковные традиции вообще и патриаршество в частности. Оказалось, что распрощаться с этим легче, хохоча и кривляясь.
В этой шутовской иерархии Зотов получил звание «шутейшего князя-папы» и титул «архиепископа Прешбургского, всея Яузы и всего Кокуя патриарха» (Прешбург – потешная крепость на Яузе, где проходили учения петровских полков; Кокуй – название Немецкой слободы в Москве). Произошло это на святочном празднестве в селе Преображенском, где этот разгульный потешный «священнослужитель» предстал во всей своей бесстыдной красе: митра его была украшена нагим Вакхом, посох – нагими же Венерой и Амуром, возбуждавшими страстные желания. За ним следовала толпа вакханок и селадонов с кружками и флягами, наполненными пивом и водкой. На мотивы церковных гимнов они пели ернические и похабные песни, а шутовской патриарх кадил в помещениях табачным дымом.
Согласно версии французского эмиссара при русском дворе Ф. Вильбоа, «пьяница» Зотов, домогавшийся высокой должности, якобы сам напросился на эту шутовскую роль. «Ты будешь назначать кардиналов, которые будут князьями, – подбадривал царь честолюбивого Никиту, – обязанными восхищаться всем, что ты скажешь, и подчиняться этому… К этому я добавляю пансион в две тысячи рублей и за первые шесть месяцев заплачу тебе вперед, утверждая тебя в твоей новой должности».
На самом же деле Никита Моисеевич отнюдь не страдал приверженностью к зеленому змию, а, наоборот, слыл трезвенником и постником. И, как это ни парадоксально, именно это и определило его назначение в пьяные патриархи. Ведь Собор, как и другие петровские кощунства, был одушевлен законами мировой карнавальной культуры, согласно которым действительность воссоздавалась здесь в перевернутом, «опрокинутом» виде. Все выворачивалось наизнанку: и надетые тулупы вывертывались вверх мехом, и человек представал здесь в совершенно не свойственном ему положении. Так, четверо заик выполняли на всешутейших сборищах обязанности церемониймейстеров; толстяки, задыхавшиеся от ходьбы, – роль скороходов.
Отлынивать от участия в Соборе было столь же опасно, как от государевой службы. Известен такой случай: отличавшийся беспримерным косноязычием недоросль Иван Карамышев был назначен «быть в чтецах». Измучившись непосильными обязанностями, тот сбежал домой, известив патрона, что занемог «животною и ножною болезнью». Петр, однако, вытребовал его назад, настаивая на продолжении шутовского служения. Недорослю пришлось подчиниться: ведь за неповиновение царю любой мог быть выслан в Сибирь или даже казнен!
О том, сколь разительна была перемена, произошедшая в поведении Никиты Моисеевича, свидетельствуют факты. В 1690 году, когда состоялось избрание нового патриарха Адриана, богомольный Зотов был в числе тех, кто после торжественной церемонии в Успенском соборе благоговейно сопровождал сего пастыря в патриаршие палаты. А всего лишь несколько лет спустя, на официальной церемонии во дворце Лефорта, он разыграл роль патриарха и по требованию царя начал «пить на поклонение». При этом соборяне вставали на колени, а Зотов благославлял их их двумя чубуками, крестообразно сложенными. А потом Никита Моисеевич, пустившись в пляс, изволил открыть танцы.
Вступление во Всешутейший Собор было обрядом кощунственным, ибо сопровождалось отречением от традиционных духовных ценностей и принятием прямо противоположных им новых. Вот что сообщал очевидец: «Брали меня в Преображенское, и… Никита Зотов ставил меня в [потешные] митрополиты, и дали мне для отречения столбец, и по тому письму я отрицался, а в отречении спрашивали вместо: веруешь ли? – пьешь ли? И тем своим отречением я себя пуще бороды погубил, что не спорил, и лучше бы мне было мучения венец принять, нежели такое отречение чинить».
Подробно описывать церемонии, оргии, празднества и шутовские свадьбы мы не будем. Скажем лишь, что Зотов был не просто их непременным участником, но и одним из главных действующих лиц. И все это Никита делал в угоду авторитарному царю. Он, в частности, ведал кубком Большого Орла о двух литрах, который заставлял выпить разом проштрафившегося придворного, после чего тот без памяти валился с ног.
Соборяне испрашивали у Всешутейшего благословения и состояли с ним в переписке, исполненной цинизма и кощунства. Свои послания князь-папа обычно заканчивал словами: «При сем мир Божий да будет с вами, а с нашего смирения благословение с вами есть и будет. Smirennii Anikit властною рукою». Петр оказывал Никите Моисеевичу всевозможные почести и награждал своего «дядьку».
После победоносной Полтавской баталии Зотов был пожалован царской «персоной» (т. е. портретом в драгоценной оправе). Но этого «дядьке» царя показалось мало. И в день взятия города Риги, 8 июля 1710 года, он испросил у Петра награду более весомую, а именно: был возведен в графы Российской империи при таком рескрипте: «По прошению и за службу Миките Моисеевичу Зотову дается наддание “граф”, а также ближнего советника чин и ближней канцелярии генерал-президент». Внизу грамоты рукой Зотова приписано: «Благодарствен за Вашу Государскую премногую милость». В 1713 году царь утвердил графский герб рода Зотовых: «Сердце красное на поле синем округлом, пронзенное от земли на крест златыми стрелами с короной, за тою и прочие гербовые знаки…»
Историк И. Грачева эффектно назвала свою статью о Зотове: «Из шутов – в графы!», подчеркнув тем самым, что этого титула он достиг своим скоморошеством. На самом же деле (и об этом свидетельствует начертанная рукой Петра I надпись на графском гербе Никиты: «Верность и терпение») он достиг успеха благодаря долголетней верной и беспорочной службе царю на всех занимаемых им должностях, где шутовство было лишь одной из граней его многотрудной деятельности. Не случайно он будет определен в Сенатскую канцелярию и назван одним из пяти верховных господ – «принципалов». В 1711 году Никита Моисеевич был назначен государственным фискалом, взяв на себя «сие дело, чтобы никто не ухоронился и прочего худа не чинил». Именно за служебное рвение Зотов получил тогда высокий чин тайного советника.
В 1714 году произошло нечто чрезвычайное: семидесятилетний всешутейший патриарх Зотов решает совершить поступок – уже не в шутку постричься в монахи и определиться в самый что ни на есть настоящий монастырь. Можно лишь догадываться, как обрыдли ему на склоне лет кощунства вкупе с беспрестанной пьяной вакханалией. Быть может, Никита вспоминал молодость, когда он, смиренный наставник царевича, тщился приобщить его к благочинному житию и страху Божьему. Вышло совсем наоборот – это Петр превратил его из трезвенника в бражника, приобщил к откровенным издевательствам над святостью и благочестием.
И вот впервые Никита решился ослушаться: отпросился в Москву в надежде принять там постриг. Но царь, который рассматривал монастыри исключительно как прибежище для тунеядцев, остался непреклонен, посоветовав ему лучше приискать себе жену. (К слову, это была не единственная матримониальная инициатива царя: в том же 1714 году он отверг прошение о монашестве шестидесятидвухлетнего графа Б.П. Шереметева и самолично нашел ему суженую).