Так ответь, хватает ли этой воли у тебя, щено-ок?.. – протянул вперёд свой искривлённый палец чёрный колдун, указав Альфреду в самое сердце.

– Но ведь все рано или поздно умирают, все…– не совсем понимая, о чём идёт речь, констатировал ему в ответ парень, не решаясь поднять свои глаза, чтобы посмотреть Джаргулу в лицо, и тогда его похититель насильно схватил Альфреда за плечи и как следует встряхнул.

В тот же момент парня словно что-то вытолкнуло из комнаты. На пару драгоценных мгновений, самых ярких и запоминающихся в его жизни, он вдруг очутился посреди неописуемой красоты переходящих в закаты и рассветы золотистых лугов и переливающихся озёр, сплетающихся с лесами и морями, дарящими свой глубинный покой на суше и на воде, которая постепенно выносила его на поверхность и растворялась в лазурной синеве неба, застланного самыми красивейшими красками из палитры живой природы, дарившей всему этому страстное желание дышать, внимать и быть (!) в объятьях такого мира, словно это он являлся настоящим, существующим где-то там, за гранью повседневной серости, и его нахождение зависело лишь от действий смотрящего.

Зачерпнув пыльный воздух из комнаты с пугающим хрипом, Альфред поспешно закашлялся, обхватив диван левой рукой, и лишь когда его дыхание снова выровнялось, юноша почувствовал, что по его лицу уже какое-то время струилась колкая слеза, которую он так и не смог сдержать в порыве нахлынувших на него эмоций.

– …Это лишь жалкая часть того, что действительно существует в нашем мире, – проговорил после этого почти сразу же не помнящему себя пареньку спокойный и твёрдый голос чёрного колдуна, который уже не смотрел на него, а стоял рядом, сложив руки на груди и отвернувшись в сторону.

– Т-такое… *кгх-гхм!..* Такое… и вправду может существовать?! – выдавил из себя сквозь кашель Альфред, удивляясь тому, как он вообще мог дышать в подобном месте.

– На самом деле ты живёшь рядом с этим. Каждый чёртов день… Но человек, со всеми его безграничными возможностями, отчаянно не хочет выбирать для себя этот путь. Поэтому ему легче смириться и жить как говорят другие, а не как он хочет и чувствует это сам. «Обживешься – и в аду хорошо», – так когда-то говорилось в независимых королевствах Гилия. А потом, на основе привычки и сложившихся правил он и перестаёт думать о жизни, воспринимая её как должное и находя загадочной и непреодолимой одну лишь смерть. Потому что смерть – остаётся единственным средством, которое в состоянии прервать его бессмысленное существование.

Заплясав вдруг вокруг того места, где сидел опустошённый Альфред, какой-то донельзя спонтанный и шуточный танец, сочиняемый им на ходу, Джаргул тотчас же стал раздвигать перед ним свои руки и изображать реверансы, задавая вопросы:

– Ты когда-нибудь слышал об «ангелах жизни»? Нет? Конечно! Все же хотят смерти! Избавления хотят! А о секте, поклоняющейся торжеству жизни? Что, тоже не-ет? Конечно, сектанты могут поклоняться только смерти и приносить в жертву на смерть! Потому что у них силёнок не хватает воскрешать обратно в жизнь уже мёртвое! Или, может, ты знаешь, когда кто-нибудь на войне восклицал: «Я сражаюсь за жизнь! И я выживу! А вы все сдохнете!» Нет же – И тут облом! Потому что все только и знай что орут: «Я готов отдать жизнь! Готов погибнуть за идеалы! Готов пожертвовать, чтобы кто-то оценил!», вместо того, чтобы жить за идеалы! Вместо того чтобы воплощать их дальше! Сукины дети! Туда им и дорога, этим слабакам! Нет ничего в смерти, кроме самой смерти.

– Послушай, крысёныш, – остановился он вдруг на месте и в очередной раз приблизился к Альфреду, – смерть – это конец всего. Что бы с тобой ни произошло после смерти – это не важно. У тебя только одна жизнь, и всё, что тебе дорого, находится в ней, а за её пределами этого уже нет. Ничего уже нет. Это, так сказать, первое и наиглавнейшее свойство жизни. Она для живых.

– Ты просто боишься смерти… Поэтому и говоришь всё это, – попытался ответить ему Альфред спокойным голосом, вспомнив что-то такое из своих лекций по психологии, но, наткнувшись на разъярённый, полный эмоций взгляд чёрного колдуна, тут же замолк.

– А кто, скажи мне, её не боится? У какого живого существа нет инстинкта самосохранения? Поведаю тебе по секрету: он есть даже у тех людей, которые думают, что не боятся смерти. Или стоят на крыше перед тем, как совершить самоубийство. Просто современные режимы общества настолько затуманивают им головы, что они прячут этот страх за своим высокоразвитым умом, пытаясь утонуть в этой системе. И всё же не могут. Даже фанатики на самом деле не могут преодолеть этот инстинкт! Потому что он и есть жизнь! И пока они живы – они не могут понять, что такое смерть! Никто из них! Никто из живых!.. И всё же человек остаётся единственным живым существом, которое способно на самоубийство.

– Но…– попытался возразить Альфред, однако Джаргул уже прочитал его следующую мысль в глазах парня.

– Враки! – быстро и громко заявил чёрный колдун. – Муравьи, убивающие себя ради остального сообщества, гусеницы в коконе, лемминги-прыгуны? Пф-ф! Всё это заблуждения или откровенная ложь, рождённые человеческим взглядом на природу других живых организмов! Ибо человек, как и эти самые организмы, кем бы они ни были, видит истину вещей только в своём неповторимом свете. И научиться видеть по-другому для него неимоверно сложно… Но возможно! – всё ж таки довольно весело добавил чёрный колдун. – Именно это и значит быть человеком! Потому как человек – это ещё и единственная тварь, вырванная богами из «природного баланса» и на веки вечные обречённая искать для себя что-то другое. А из этих поисков и рождается настоящая магия, щенок!

– Но что это за магия? – постыло и вкрадчиво затребовал от него ответа на свой главный вопрос Альфред, явно недовольный тем, что Джаргул так и не смог до сих пор внятно предоставить его. – Как она работает?

– А хрен его знает!!! – обрушил на парня, пожалуй, самое нелепое и нелогичное восклицание, которое только можно было вообразить на этот счёт, чёрный колдун, дыхнув также вдобавок ему в прямо лицо новой порцией перегара. – Да и какая, нафиг, разница?! Мы взываем к этой силе – и она ОТЗЫВАЕТСЯ!

– Но этого не может быть! Так не бывает… Что отзывается?– недоумевающе возражал ему совсем сбитый с толку Альфред. Однако его похититель продолжал говорить, словно не слышал этих довольно негромко звучащих обращений юноши:

– …И когда мы чувствуем её в своём теле, в своих руках и сердцах, то просто пользуемся ею! Так как можем!

– А слова?! – вдруг выкрикнул парень. – Вы же говорите формулу заклинания?! Я слышал!

– Чё? Заклинания?! – рассмеялся ему в лицо Джаргул. – Ты с дуба что ль рухнул? Или с ума сошёл? Какие, к чёрту, заклинания?! Это просто СЛОВА! Чтоб лучше пошло! Ты же кричишь, когда тебе больно или радостно? Так тут – то же самое. К тому же, если я не ошибаюсь, ты и сам не сказал ни одного членораздельного слова, когда опрокинул того хитрого проныру в толпе. Или я не прав?

Альфред уронил голову на грудь и, откинувшись обратно к дивану, широко округлил глаза. Откуда пришла к нему та незатейливая фраза на площади он и вправду не знал. Вдоль и поперёк по его сознанию ходили ходуном мысли, барабанили виски и стучали отрицания. «Я не мог… Я же всё ещё человек! Я не мог… Об этом нет ни одного урока… Это не научно!» – твердил он про себя, но в душе уже давно догадывался, что такие размышления лишь нарочно оттягивали его назад, в пучину самообмана и безропотного существования, продиктованного чем-то меньшим, чем его новое состояние, и давно переставшим быть для него авторитетом непреложности, всё больше и больше превращаясь в подобие дырявой стены, стоящей посреди пустого поля неустойчивой вселенной.