и санотдел. Через час Борис уже входил в землянку, занимаемую начсанармом — военврачом первого ранга, Николаем Васильевичем Скляровым.

Санотдел армии располагался в довольно большом лесном массиве, на невысоком песчаном бугре, километрах в трёх северо-западнее станции Войбокало, и на таком же расстоянии от штаба армии, расположенного ещё западнее. В двух-трёх километрах от санотдела размещался ряд полевых госпиталей базы армии, занимая различные участки леса в промежутке между железнодорожными станциями Жихарево и Войбокало.

Землянка начсанарма, как, впрочем, и все строения санотдела, строилась сапёрами, и потому выглядела совсем не так, как землянки медсанбата, знакомые Борису. Это был гладко выструганный сруб с дощатым полом и потолком, с довольно большими окнами, возле которых снаружи виднелись широкие выемки. Крышу составляли несколько накатов брёвен, засыпанных землёй и снегом. Землянка состояла из двух комнат. Одна, поменьше, служила как бы приёмной. В ней стоял небольшой стол и несколько табуреток, а у окна, под большой электрической лампочкой, стоял стол с пишущей машинкой. За ним сидела хорошенькая чёрненькая девушка со смешливыми карими глазами. На петлицах её новой суконной гимнастёрки виднелись два треугольника.

При входе Алёшкина она встала и совсем не по-военному спросила:

— Вы к кому?

Борис ответил:

— Начсандив 65-й дивизии, военврач Алёшкин прибыл для представления начсанарму.

— Ах, так это вы новый начсандив 65-й? Очень приятно! Николай Васильевич у себя, у него никого нет. Я сейчас доложу, — и она вошла в дверь перегородки.

Через минуту она, раскрасневшаяся, с чуть растрепавшимися волосами и тем же лукаво-насмешливым взглядом выскочила обратно и, на ходу поправляя гимнастёрку, чуть смущённо сказала:

— Можете идти, начсанарм вас ждёт. Да разденьтесь, у нас тепло.

Борис снял шинель и шапку, повесил их на один из гвоздей, вбитых в стену у входной двери, поправил пояс и портупею и шагнул в дверь перегородки.

За столом сидел Скляров. Это был полный человек с небольшой сединой на висках и круглой лысиной, как будто выстриженной на его большой, какой-то квадратной голове. Массивные круглые очки выделялись на толстом, мясистом носу, воротник кителя был полурасстёгнут. Пояс с портупеей и с пистолетом в кобуре висел на спинке кровати, стоявшей у одной из стен комнатки. Большой стол, окружённый несколькими стульями, находился посредине. На нём в хаотичном беспорядке, а может быть, в порядке, но известном только одному хозяину землянки, лежали карты, разные бумаги, папки и стоял полевой телефон. На одной из стен висели шинели.

Что больше всего удивило Бориса, так это кровать. Давно уже он не видел настоящих кроватей и никак не предполагал, что на фронте, во фронтовой обстановке они могут быть. Широкая двуспальная кровать с пружинным матрацем, с периной, ватным одеялом, двумя большими подушками и даже с блестящими никелированными шариками на спинках напоминала о мирных временах.

Не доходя на шаг до стола, Алёшкин остановился, принял положение «смирно» и отчеканил:

— Товарищ начсанарм, вновь назначенный начсандив 65-й дивизии военврач третьего ранга Алёшкин прибыл для представления.

— А, приехал… Ну, здравствуй, здравствуй! — добродушно сказал Николай Васильевич и, протягивая через стол прибывшему руку, продолжал:

— Да брось ты эту официальность, когда бываем одни, это ни к чему. Другое дело на людях, и особенно на глазах начальства. Там уж, будь любезен, тянись как положено. А сейчас садись к столу, расскажи, что тебя беспокоит, как думаешь работать. А потом и я тебе кое-что расскажу. Думаю, что времени нам хватит, — он посмотрел на наручные часы. — В 17:00 нас обещал принять член Военного совета, полковник Тынчеров, я должен тебя ему представить. Ты его не знаешь? Нет? Он до войны был заместителем председателя ВЦИК РСФСР. С ним очень считаются и на фронте, и даже в ставке Верховного. Ну, да об этом, впрочем, потом, а сейчас рассказывай. Да, ты есть не хочешь? Ну, тогда чайку! Шурочка, — позвал он, — дай нам с товарищем Алёшкиным чаю, да хорошо бы с лимончиком.

Борис опять удивился. Он уже не помнил, когда пил чай с лимоном. И перед войной-то это случалось редко, а во время войны… «Ну да, ведь всё-таки начсанарм», — подумал он.

Через несколько минут, прихлёбывая из настоящего стакана с подстаканником горячий сладкий чай с лимоном и похрустывая печеньем из только что раскрытой расторопной секретаршей пачки, Борис рассказывал Склярову обо всех своих сомнениях, опасениях и о почти полном отсутствии знаний того, что ему предстояло делать. Не смог он также, несмотря на обещание, данное им Перову, не заикнуться о том, что его призвание — лечебная, хирургическая работа, и что ему должность начсандива не по плечу.

На это Николай Васильевич заметил, что труса праздновать рано, что во время войны всем часто приходится делать не то, что им нравится, а то, что нужно. Он понимает, что для такой должности Борис Яковлевич, как врач, молод — всего два года врачебного стажа, но, ознакомившись с его делом, он увидел, что у него имеется опыт комсомольской, партийной и хозяйственной работы. Кроме того, там же он нашёл блестящие отзывы о его работе в первые месяцы войны.

— Это и заставило меня согласиться на утверждение вас в должности начсандива, так я доложил и товарищу Тынчерову, — закончил он.

Затем Скляров наметил Борису план работы на ближайшее время. В частности, обратил его внимание на необходимость скорейшего проведения санитарной обработки всего личного состава дивизии с обязательной дезинфекцией белья и обмундирования; указал на необходимость в дальнейшем введения регулярности такой обработки, предложил также провести подготовку и начало профилактических прививок против желудочно-кишечных инфекций, дал множество других советов и заданий.

Борис понял, что выполнение даже первых двух потребует массу времени и сил, и потому замечание начсанарма о том, что всё свободное время он может посвятить хирургической работе в медсанбате, Борис воспринял как замаскированную шутку. Но начальство имеет право пошутить, ничего не поделаешь, на то оно и начальство.

Затем Скляров рассказал Алёшкину о том, что уже послал приказ о назначении Виктора Ивановича Перова начальником 31-го полкового полевого госпиталя, а вместо него уже назначен новый комбат, бывший начальник госпиталя в соседней армии, снятый с работы за какую-то провинность и пониженный в должности. Он уже выехал в медсанбат, это военврач второго ранга Фёдоровский.

— Не понравился он мне что-то. Но нач. сануправления фронта прислал, а кроме вашего медсанбата вакантных мест в армии пока нет. Ты за ним присматривай получше, это тебе тоже новая забота. Я, было, пока не хотел Перова брать, да 31-й госпиталь без начальника уже две недели стоит. Скоро и комиссара вашего заменят, как только