– Конечно! Какой сегодня счастливый вечер, правда, Вероника?

Вера могла бы с ним поспорить, но не стала.

– А я-то уж размечталась! – вяло бормотала она, поднимаясь в номер. – Чуть не до первенца домечталась! Невеста без места!

От усталости уже даже на переживания сил не осталось. «Утро вечера мудренее», – решила про себя Вероника и завалилась спать, дав себе честное слово поговорить с сестрой за завтраком, вырвать из своего сердца ростки обиды, зависти и прочие сорные плевелы и весело провести оставшиеся дни каникул, что бы там ни случилось! Но горечь первого неудавшегося чувства, казалось, застоялась у нее под языком, мешала уснуть, и Вере удалось соскользнуть в сон только на рассвете...

«Бессердечный манхаг», – подумала она, засыпая, но не успела удивиться незнакомому слову на чужом языке.

А проснувшись, она сестры в номере не застала.

Они уже завтракали. Сидели за столом и смотрели друг на друга, отчаянно жуя что-то вкусненькое. Интересно, знают ли влюбленные, как смешны бывают в такие минуты? Стоять! Вон, сорные плевелы!

Собравшись с мыслями и силами, она отправилась в город – одна. И ей, чаще всего робкой и нерешительной, захотелось сделать что-то еще более дерзкое, идущее всем им наперекор – и немцу этому, будь он неладен, и сестрице. Она будто бы разом освободилась от тяжкого груза, расправила плечи и, хмелея от осознания собственной независимости и еще, наверное, от непривычно сухого, терпкого воздуха, решилась посмотреть своими собственными глазами на старый город, о котором, как и о самой длинной в мире реке, рассказывали легенды.

И вот высотные дома, фешенебельные отели и магазины остались позади, на берегу Нила. Она и оглянуться не успела, как очутилась во власти узких кривых улочек, то и дело грозящих сомкнуться, сжать тебя древними шелудивыми ладонями стен, закрыв и без того малый до боли, до отчаяния клочок синего неба. В другой раз девушка испугалась бы этой нестерпимой сжатости пространства и времени, этих непроницаемых паранджей, белых одеяний и непостижимого, как пирамиды, египетского диалекта. Однако при теперешних обстоятельствах Вера шла не особенно-то оглядываясь, к тому же веселый многоголосый шум, отзвук которого она распознала уже давно, становился все отчетливее и яснее, все ближе и все заманчивее. Одна улочка, другой кривоватый полуповорот, тут еще загиб... и Вероника зажмурилась. Прямо перед ней, словно огромный голосящий костер, заполыхал раскаленными красками стародавний каирский базар. От неожиданности она на мгновение отпрянула, чуть помедлила и тут же, незримо махнув на все рукой, слилась с гудящим многоречивым пламенем.

Прежде всего ее поразили ковры, разительно отличающиеся по насыщенности и вместе с тем по естественной мягкости цвета от тех, что видела она раньше. Оказывается, орнамент нужен не для украшения, а для разговора! Старинный, древний сказ шептали ей изделия неизвестных мастеров. «Маму бы сюда... – пронеслось в голове Веры. – Ей бы вон тот, со звездным небом и с переплетающейся вязью, понравился бы...» Рядом наперебой хвастались чеканщики, так и сяк поворачивая на солнце свои лучащиеся светом изделия. Белоснежный, как одежда бедуина, алебастр перекликался с хрупкими вещицами из слоновой кости, деревянные фигурки – с причудливыми фаянсовыми формами. Сверкал хрусталь и скромно поблескивал шифер... Какой-то запоздалый продавец керамики быстренько раскладывал свои творения прямо на громадной газете «Аль Ахран» – Вероника уже знала, что в переводе это – «Пирамиды».

Но одна из лавок привлекла ее внимание особо. Там продавались стеклянные безделушки, всяческие сувениры из цветного или тонированного стекла, к которому она питала пристрастие с детства. Ее просто потрясла изящная стеклянная расческа в форме водопада, и, уже возвращаясь в отель, девушка время от времени нащупывала в кармане понравившуюся вещицу – очередной подарок самой себе. А ювелирно обкатанные зубья расчески мелодично отзывались, словно и впрямь были когда-то водой. «Так... кап... плак...»

– Вода, – сказала Вера. Очень тихо, самой себе, но все же на ее голос обернулся прохожий, явно турист, быть может, соотечественник. Посмотрел на нее странно-понимающим взглядом и скрылся, смешался с толпой.

Интересно, знают ли влюбленные, как смешны и нелепы бывают... Вон, сорные плевелы! Это твоя сестра, ты должна желать ей счастья, а твое счастье еще где-то ходит по свету и непременно тебе встретится! Но что-то уже случилось, прогнулось. Вероникина душа ослабла после маминой смерти. Жизнь помяла ее в пальцах, размягчила своим горячим дыханием – и теперь Вера была податливее глины, мягче воска... Готов материал, можно лепить что угодно. Сопротивления не будет.

Из Москвы сестренки отзвонились отцу – собирались задержаться в столице на три-четыре дня, хотели погостить у родственницы, папиной племянницы Людмилы. Людмила работала дизайнером в какой-то фирме, зарабатывала неплохие даже по столичным меркам деньги и жила в свое удовольствие, ни о чем не волнуясь, ни о ком не заботясь, кроме себя, своей внешности, карьеры, квартиры.

Переступив порог этой стильной квартиры-студии, Вера вдруг поняла, что совершила ошибку, согласившись погостить у Людмилы. Нужно было ехать домой, к отцу. Они развлекались в Египте, теперь станут развлекаться в Москве – Людмила наверняка потащит их по магазинам, клубам, тусовкам... А он там – один. Без мамы.

Виктория, до которой Вероника донесла свое мнение, не удивилась и не расстроилась. Если сестра полагает, что для нее будет лучше вернуться как можно скорее домой, – пусть возвращается в родные пенаты. Она, Виктория, взрослый, самостоятельный человек, она приедет позже. Через пару дней – пообщается с Людмилой и вернется. И Людмила не удерживала двоюродную сестру – если надо ехать, пусть едет. Вот так и получилось, что в пять часов вечера двадцать третьего августа, после короткого, но докучного шопинга, Вероника приехала на Павелецкий вокзал и через полчаса уже сидела в вагоне. В родной город она должна была вернуться рано утром.

Ее никто не встретил, и Вероника даже немного удивилась этому обстоятельству. Разумеется, она не позвонила папе – отъезд получился скоропалительным. Но разве Виктория и Людмила не догадались ему позвонить? Нет? Тем лучше, впрочем. Она явится домой сюрпризом, обрадует отца, развеет его одиночество. Может быть, они съездят куда-нибудь за город, на озера, будут не спеша гулять, вспоминать маму...

Новенький, чисто умытый автобус довез ее до дома. Вероника с трудом вскарабкалась по крутой лестнице – чемодан на колесиках удобнее было катить по ровному асфальту, чем тащить наверх, а лифтом старый дом оборудован не был. Дверь она открыла своим ключом – отец скорее всего еще спит, день-то воскресный! И замерла в темной прихожей. В квартире поселился чужой, незнакомый запах. Пахло сигаретами – но это были не мамины сигареты... И модными сладко-шершавыми духами пахло, и пролитым шампанским... Только один запах казался родным и знакомым – аромат свежемолотого кофе, распространявшийся из кухни. Туда-то Вероника и направилась, торопливо бросив в коридоре свою сумку и неслышно разувшись.