Пальцы целой руки скользнули по щеке девушки. Нежной щеке. Какая жалость, что совсем нету времени отдать этой дивной красоте должное. Нету времени, да и свободы тоже нету. Если бы была возможность… Если бы было, что предлагать этой женщине…

А что он может ей предложить сейчас? Свою отравленную клейменную шкуру беглого гладиатора?

Поцеловать бы её хотя бы, да даже от простого прикосновения у дурочки взгляд вдруг стал каким-то затравленным.

Пауль отвел и опустил руку. Он спасал её не для того, чтобы угрожать уже самому. Да и страх ей не шел, портил её нежное лицо.

— Ну что ж, красивая, за тебя умереть не жалко, — усмехнулся Пауль и только было собрался отвернуться, как незнакомка схватила его за локоть.

— Я знаю хорошего врачевателя, совсем рядом.

— Нет, малышка, мне ему платить нечем, — Пауль усмехнулся, — да и у тебя вряд ли найдется плата, за противоядие пояском не расплатишься. Их травы и знания стоят дорого.

— А если к целителю-магику? Мы успеем дойти. У них недорого…

— Нет, — Пауль качнул головой, — любой магик первым делом колданет на меня снятие чар. А мне… — ладонь коснулась груди слева, в том месте, где был шрам от выжженного клейма, — мне есть, что скрывать, красивая.

— Ты раб? — Девушка оказалась на редкость догадливая. — Беглый?

Неделю назад её прозорливость сыграла бы с ней плохую шутку. Ведь она была из неплохой семьи, это было видно по дорогому синему покрывалу, которым были прикрыты волосы и шея. А неплохие семьи беглых рабов не любили. И Пауль мог закрыть глаза и свернуть девчонке шею. Сейчас… Сейчас список душ, за которые Паулю предстояло вот-вот отвечать перед судом предков удлинять не хотелось.

— Да, я — беглый, — Пауль кивнул, пристально глядя девушке в глаза, — я бежал с Арены двадцать три дня назад. Тебе не понять, красивая, но я лучше умру свободным, чем пойду к магу и останусь живым рабом.

Губы девушки дрогнули.

— Мне не понять тебя? — она невесело рассмеялась и потянула вниз скрывающую её горло синюю полосу покрывала.

На обнаженной шее Пауль увидел черный ошейник из рун, которыми клеймили женщин.

Изящное клеймо, дорогое. Смотрится как этакое украшение на белой коже. Говорят, что если хозяин пожелает — это клеймо станет и вовсе бесцветным, не теряя при этом магии.

Мужские клейма дешевые, их может поставить даже тот, кто ничего кроме пары заклятий не освоил, они стоят совсем мало магии, но редкому рабу-мужчине берегут тело и клеймят такой дорогой штуковиной как рунный ошейник. Только тем, кого берегут для гаремов содомитов.

Клеймо Пауля было проще, его удалось сжечь с верхним слоем кожи.

Вот эту дрянь выжечь бы не удалось. Для этого пришлось бы просто сжечь всю шею, все жилы… Проще было оторвать девчонке голову, чтобы не мучилась.

— Ну, значит, поймешь, красивая, — Пауль усмехнулся, — поцелуешь на прощанье? Хочешь, попробую убить твоего хозяина? Если успею, конечно.

— Меня зовут Мун, — бесцветно ответила девушка, — и я умру вместе с хозяином, таково условие заклятия. Иначе бы я его уже отравила.

Отравила бы. Какой очаровательно опасный пустынный цветок. Интересно, все женщины пустыни такие? Или только эта?

Мун. Красивое имя. Пусть короткое, простое, как сказал бы Рик — не изысканное, но все равно красивое. С какого же языка оно переводилось как “луна”? Еще бы помнить. Это знание осталось в детстве, в прохладной тени библиотеки отцовского особняка в Эффинах.

Даже в пустынях была луна, и после побега Пауль двадцать четыре ночи любовался ею в темном холодном небе. Как же хороша она была, если смотреть на неё не сквозь решетку.

— Значит, остается тебе меня поцеловать, Мун, — Пауль развел руками, — в чертоге предков, я буду вспоминать, что умер ради тебя.

Он на самом деле больше пытался посмеяться перед смертью, чем настаивал. Не ради поцелуев он её выручал. Это был долг сильного — не давать в обиду слабых. Что поделать, кто-то должен был платить за справедливость своей жизнью.

Значит, скоро Пауль увидит и Рика, и Мег…

— Знаешь, у меня есть идея получше, — девушка стиснула запястье Пауля, и потянула его за собой, — идем. Я знаю того, кто может тебе помочь.

Пауль не то чтобы поверил Мун с первого же слова, но что-то было в её словах, за что хотелось уцепиться.

— И это не магик? — спросил, шагая вслед за девушкой.

— Магик, — Мун пожала плечами, — но он тоже раб моего хозяина, так что тебя не выдаст.

— Раб-магик? Так бывает?

Честно говоря, в свободных Эффинах рабства не было вообще. Но за семь лет жизни в пределах объединенного Магриба Пауль тут магиков в рабах не видел. Да, некоторые из них были не очень богаты, но и не нищенствовали. А чтобы еще и в рабах. Ну странно слышать, правда.

— Анук был рожден рабом, — спокойно пожала плечами девушка, — в таких случаях магия не является поводом для освобождения. Его жизнь и магия принадлежат господину али Кхару. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Нормально, — хладнокровно солгал Пауль.

На самом деле он чувствовал себя не очень. Но разумеется, признаваться девчонке в собственной слабости Пауль не собирался. И понимал, что это по-мальчишески, по-детски, но… Хотелось, если что, запомниться ей не слабаком.

В конце концов, хоть одна красивая женщина запомнит Пауля сильным и свободным.

А вообще Пауль уже привычно отмечал свойственные отравлениям сильными ядами головокружение, потихоньку немели кончики пальцев.

Все-таки “вторая категория ядов”, как любил умничать Думиса из алхимического подвала Арены. Мечник из него был никакой, зато в ядах он толк знал и стрелял хорошо. Противоядие от той дряни, которой он успел травануть Пауля во время их поединка, подбирали три дня, хорошо, что Пауль дотянул.

Иногда быть любимым гладиатором халифа — полезно. Обеспокоенный халиф тогда прислал магика для исцеления. А Пауль…

Пауль использовал этого магика в своих целях…

Итак, в его кровь проникал яд второй категории — значит, было у Пауля чуть больше часа, в лучшем случае. Немного. Но после некоторых ядов можно умереть за считанные минуты. Так что можно сказать, что ему повезло.

— А как зовут тебя, мой герой? — с теплом в голосе поинтересовалась Мун. Вот на этот вопрос ответить можно было.

— Пауль. Пауль Ландерс.

Как же непривычно звучит родное имя.

Он больше не Ариш Тель Лан — Белая Смерть на языке Магриба. Уже не отдается кровавым эхом в душе чужое, такое ненавистное имя.

И будь проклята Сальвадор за каждый из тех двух с половиной тысяч дней, что Пауль провел в рабстве.

— Не наше имя, северное, — задумчиво произнесла Мун.